У семей погибших на подлодке К-129 до сих пор на руках единственный документ о их гибели — «Свидетельство о смерти», где в графе «Причина смерти» значится — «признан умершим». И все! Но нет никого, кто спешит повиниться хотя бы сегодня за это служебное преступление. Подобная «бумага» унижает честь и достоинство погибших подводников, выполнявших свой воинский долг, их добрые имена официально на государственном уровне не восстановлены.
И тогда, 32 года назад, утверждают бывшие военачальники, были разосланы семьям письма-соболезнования, была пущена, как принято на флоте, «шапка по кругу». С семьями матросов я, к сожалению, не общаюсь, не имею такой возможности, а вот с женами офицеров и мичманов связи не теряю. И никто из нас никаких писем не получал и в глаза не видел ни «шапки по кругу», ни ее содержимого. Кто-то и наше горе сумел хорошо «обиходить»…
Мне стыдно называть сумму, которую мне ежемесячно выплачивают (я думаю, что и моему мужу там, на дне Тихого океана, тоже стыдно!), но придется — 820 руб.!
С глубоким уважением,
вдова старпома подлодки К-129
Ирина ЖУРАВИНА
Подробности, на которые почему-то никто не обратил внимания. Сын Журавиных Михаил, научный сотрудник Курчатовского института, умер от лучевой болезни. Кобзарь-младший, Орехов-младший, взрослые сыновья старших офицеров — инвалиды. Совпадение? Или зловещие последствия слишком тесного общения отцов с ядерным оружием?
Но это все потом, а пока — жила-была восьмиклассница-москвичка Ирочка, красивая гордая девочка. Однажды она получила письмо с предложением дружить. Его прислал незнакомый курсант Саша Журавин из Рижского военно-морского училища подводного плавания. Девочка сразу поняла, откуда у парня появился ее адрес. В этом же училище учился брат Ирины Станислав, как позже выяснилось — близкий друг Александра. Восьмикласснице польстило внимание взрослого парня, но — девчонка есть девчонка — она носила его письма в школу, смеялась над ними с подружками и демонстративно выправляла Сашины грамматические ошибки.
Они встречались очень редко, только на каникулах, и поженились через шесть лет, когда Саша уже стал лейтенантом, а Ира дописывала институтский диплом. Она получила хорошее образование в Плехановском институте, редкое в 1957 г. — экономист внешней торговли. Когда после Черного моря Александра Журавина перевели во Владивосток, Ирину сразу и с удовольствием взяли на работу в Приморский крайисполком. В те годы уже начались первые робкие попытки наладить прибрежные экономические связи с Японией, а специалистов с подготовкой Журавиной на Дальнем Востоке просто неоткуда было взять. Они счастливо прожили в браке 11 лет. И все у них ладилось, и сами они были на зависть ладной, красивой парой — обоим оборачивались вслед. Родился сынишка. Александр хорошо продвигался по служебной лестнице, вот-вот должен был получить звание капитана 1 — го ранга и новую должность, долгожданную для каждого штурмана. Александр служил старшим помощником командира какой-то огромной и ужасно секретной лодки, ремонту которой на Дальзаводе не видно было конца-края. Чему Ирина откровенно радовалась, но знала, что когда-то ремонт закончится, и предстоит переезд на далекую снежную Камчатку, в какую-то бухту Та-рья. Ирина твердо решила, что как только муж станет командиром подводной лодки, она родит второго ребенка, куда тянуть — уже 33 года. На работе ее ценили, именно крайисполком, а не флот выделил семье Журавиных желанную квартиру. Кончилось опостылевшее скитание по чужим съемным углам.
Грустно, что придется оставить интересную работу, но что поделаешь, на полуострове равной нет и не предвидится. Так хорошо было, когда муж служил в Улиссе. В море ходил часто. Но не надолго. Как опытная офицерская жена, Ирина понимала, что за службу на базе подлодок, расположенной в черте Владивостока, держатся зубами, и шансов на продвижение у мужа нет. В конце концов Камчатка не самый худший вариант — выслуга, жилье сразу, обустроенный гарнизон, до Петропавловска час ходу на пароме через Авачинскую бухту. Могут ведь в Ракушку заслать, в Совгавань или Магадан. Ирина втайне надеялась, что ее Сашу обязательно направят учиться в академию, это целых три года в Ленинграде, а там… чего загадывать, она ведь счастливая!
Зима 1968 г. была во Владивостоке ужасной — сухая зимовка! Всем хорош город, но всегда страдал безводьем. Раз в 11 лет, это связано с солнечным циклом, случается засушливое лето, осенью город минуют тайфуны, и водохранилища остаются пусты. Тогда отключают воду, оставляя единственный кран на подъезд в подвале, вода поступает по расписанию. В дома на сопках подать воду не хватает напора в магистрали — перехватывай машину-водовозку утром и вечером.
Муж ушел в поход — неожиданно его перевели на другую лодку, которая закончила ремонт. В детском саду, куда Ирина водила сына, установили порядок: родители приносят ведро воды, иначе ребенка не примем. Офицеры, иногда совсем незнакомые, приносили ежедневную жидкую «дань»:
— Это за Мишутку Журавина.
А вечерами стучали в двери сослуживцы мужа:
— Ирина Георгиевна, где тут у вас ведра, сейчас натаскаем!
— Я своего папу боготворила и обожала, — говорит Журавина. — Но Саша был еще лучшим отцом. Он был потрясающим! Его часть во Владивостоке и Мишин детский сад находились рядом. После обеда офицерам положено два часа сна. Все ложились спать, а Саша вместо «адмиральского часа» бежал в сад кормить сына, потому что он плохо кушал. Если зимой выкраивал свободный час, забирал Мишку, бежал с ним на каток.
Капитан 2-го ранга Журавин был отцом и мужем с большой буквы. И был, представьте, щеголеват: тужурки только из адмиральского сукна на заказ, фуражки с высокой тульей. Душа любой компании. Одним словом, видный мужчина. Ревновала ли она? Конечно. Но никогда не подавала вида.
— Что-то ты меня совсем не ревнуешь, — иногда Александр подначивал супругу. — Всех жены ревнуют, а мне даже обидно.
— Зато я горжусь тобой и знаю, что ты самый лучший.
Она прилетела взглянуть на выделенную им в гарнизонном поселке Рыбачий квартиру и вообще осмотреться — что это за Камчатка, как тут люди живут, что с собой брать на первое время, как с детским садом. Ей все понравилось — хорошо, снежно, зима мягкая, не то, что продуваемый ветрами, заледенелый Владивосток. А главное — вода! Плескайся сколько душе угодно, и вкусная — прямо с ледника на вулкане.
И вдруг — как обухом по голове! Срочно выйти в море.
В последний раз они видели друг друга в камчатском аэропорту Елизово в середине февраля 1968 г.
— Он все предчувствовал и будто бы знал, что мы никогда больше не увидимся. Из всех провожающих он один пробился на летное поле и подбежал к самолету. Я смотрела на него сквозь стекло иллюминатора и видела слезы в его глазах. Испугалась: раз он так прощается, значит, я не долечу… Я никогда не видела Сашу в таком мрачном настроении. Он даже написал завещание на вклад в сберкассе — мало ли что… И других офицеров угнетало общее безысходное настроение: «Не вернемся». Я точно знаю, когда они погибли. Не 8 марта, а на сутки раньше. В тот день со мной творилось что-то странное…
