«Аргументы и факты» в Восточной Сибири», № 15 (310), 9 апреля 2003 г.:
«Как вдруг армейская машина забуксовала. Есть указ, есть найденные с таким трудом родственники… А наград-το и нет. И где они лежат — в штабе Приволжского округа, в наградном отделе в Москве — неизвестно. Наш облвоенкомат уже два года тоже не может найти награды восьми человек из экипажа К-129 — уроженцев Прикамья».
Александр Ковылков, писавший в «Нашей газете» № 10 (55) в 2002 г. о судьбах экипажа лодки, звонил Игорю Дыгало, начальнику пресс-службы ВМФ, сыну того самого контр-адмирала — с вопросом, почему не выдают награды погибшим братьям и сестрам. «Положено выдавать родственникам первой степени, то есть родителям и детям, остальным — не положено». Детей молодые матросы завести не успели, а родители умерли… так и остались они без наград, выданных хотя бы родственникам.
Теперь о тех, кого судьба отвела от гибели в океанской бездне. Это задержанные нелетной погодой капитан 2-го ранга Сергеев и мичман Борис Салахов. Можно предположить, что вместо Салахова в поход срочно отправили мичмана Ивана Котова из 337-го экипажа — это единственная, если верить списку, замена сверхсрочника.
Еще удивительный случай поведал известный на Алтае гармонист Валерий Клеймо. Его призвали служить на Тихоокеанский флот, на подводную лодку К-129, где молодого матроса часто заставляли играть «Славянку». Играл он мастерски. Вокруг парня завязался торг замполитов, и молодого матроса-гар-мониста перевели на другую подводную лодку 29-й дивизии, выменяв на какого-то дефицитного специалиста для похода, ставшего последним. «Для меня «Прощание славянки» — как плач поминальный по тем ребятам, с кем начинал флотскую службу», — признается Валерий.
98 человек, официальное число погибших… Подведем черту? Но газета «Уральский рабочий» упоминает Александра Крюкова, призванного из города Тавда Свердловской области. Однако в списке личного состава К-129 его нет. Может, это и есть доказательство, что их было больше, чем 98? Только контр-адмирал Дыгало мог бы точно сказать, сколько именно писем родственникам он разослал в августе 1968 г. Вместо этого он опубликовал опровержение, которое я привожу полностью:
ЧЕСТЬ ИМЕЮ И НИЧЕМ ЕЕ НЕ ЗАПЯТНАЛ
С большой болью и обидой я прочитал в газете («Труд-7» от 24 августа 2000 г.) материал «Причина смерти — признать умершим», где автор пишет, что якобы я, заполняя в 1968 г. похоронки на погибших военных моряков, слукавил — не написал, что все эти люди с подлодки К-129 погибли.
Меж тем я со всей ответственностью заявляю: во всех подписанных мною документах стояла фраза: погиб при выполнении боевой задачи в море. Даже если бы в тот момент меня жгли каленым железом, то я никогда бы не пошел против своей совести. Офицерскую честь, память о своих боевых товарищах променять на какую-то фальшивку? — такое не в моих правилах. Мне неведомо, как позже, в вышестоящем штабе, оформлялись документы и почему в графе о смерти появилась такая унизительная, позорная запись «считать умершим». После всего случившегося с подлодкой К-129 я слег с инфарктом.
Конечно, семьям погибших, наверное, все равно, кто заполнял эти бумаги. Они помнят только, и это естественно, кто был комдивом, кто отправлял в последний поход их мужей, братьев, сыновей.
К тому же такая запись в извещении о гибели их близких не давала им никаких шансов на получение полагающихся в трагических случаях пенсий, пособий, льгот. Чьим-то росчерком пера они были всего этого лишены и, наверное, прожили последние годы без ощущения всякой заботы государства. Это большая обида для них. Но еще раз повторяю — лично моей вины в том нет.
Дыгало Виктор, контр-адмирал в отставке, участник Великой Отечественной войны. («Труд-7», № 162 за 31 августа 2000 г.).
Здесь присутствует некоторая путаница, сместившая понятия.
В годы войны командир воинской части оправлял семье погибшего официальное извещение, в обиходе называвшееся «похоронка». Обстоятельства гибели никогда не раскрывались, но формула всегда была однозначной, не допускавшей двойного толкования: «Ваш (муж, сын, отец) погиб смертью храбрых в бою с немецко-фашистскими оккупантами». Полноправные вдовы на основании «похоронки» выправляли свидетельство о смерти, пенсию — никаких других документов не требовалось. И было совершенно неважно: погиб солдат в атаке или его свой же танк ненароком задавил — война… Но и война списывала не все. Если нет тела, или свидетелей гибели — что командиру писать? Вдруг боец к немцам драпанул или в тыл дезертировал… Тогда писали: «Ваш… пропал без вести». Неявная потеря давала семье надежду, но лишала всякой государственной поддержки.
В нашем случае все гораздо сложнее. Все дело в том, что извещения, разосланные Виктором Ананьевичем Дыгало, не были «похоронками», а имели гораздо более скромный юридический статус личного соболезнования. В мирное время не гибнут смертью храбрых, а если гибнут, то надо объяснять — где, когда, зачем и почему. Объясняться со своими гражданами советское государство привычки не имело, но поступило в строгом соответствии с Кодексом о браке и семье. За 72 дня убедительных доказательств кораблекрушения не обнаружено. Формально все 98 (или более) моряков пропали без вести. Но человек не может вечно находиться между небом и землей: после него осталось имущество, которым надо распоряжаться. Осталась жена в формальном супружестве с призраком. Отрицав, она должна думать об устройстве своей дальнейшей судьбы. Если пропавший не объявился в течение двух лет, его можно по решению суда признать умершим. Эта норма советского закона неизменной вошла в российское законодательство. Но есть еще одна норма: если человек пропал при обстоятельствах, дающих основание предполагать смерть, пауза правового неведения может быть сокращена до шести месяцев. По запасу автономности лодка исчерпала возможность своего существования 5 мая 1968 г. За дату смерти приняли момент потери связи. Именно поэтому, ровно через шесть месяцев, в августе 1968 г. семьям моряков через военкоматы вручили свидетельства о смерти с формулировкой, которую контр-адмирал назвал «унизительная, позорная»… Так почему же не возвысил голос протеста — не теперь, а тогда? Или не понимал, что бумажная казуистика обрекла на прозябание десятки семей? А когда из боевого состава его дивизии списывали корабль «без указания причин» — он про то не ведал? Оставим это: нелепо предъявлять моральные счета прошлому с позиций сегодняшнего дня… Иное дело претензии правовые.
«Софья Власьевна» (так в сталинских лагерях величали советскую власть) допустила в отношении семей подводников один существенный прокол. Свидетельства о смерти разослали — а где решение суда? Военным трибуналам гражданские статьи неподсудны. Следовательно, по территориальной принадлежности, признать моряков К-129 умершими должен был Елизовский районный суд Камчатской области. Без него свидетельства о смерти — филькина грамота. Для решения суда необходимо основание. Воз-
будить ходатайство может только физическое лицо — ближайший родственник. Исков таких не было и быть не могло. Офицерских вдов спеленали обещанием квартиры в любом центральном городе, включая Москву и Ленинград — плата за лояльное молчание. Вообразить, что простые сибирские работяги и крестьяне попытаются что-то высудить у государства за погибших сыновей — полная нелепость. «Я даже в свидетелях ни разу не был!» — в устах советского человека звучало гарантией благонадежности.
