Командующему Пятым ВМФ вице-адмиралу Ю.А. Пантелееву, однако, выводы высокого столичного начальства показались неубедительными. Он настоял на немедленной постановке «Горнозаводска» в док в Находке, и отправил туда своих экспертов. 19 января их взорам открылось ржавое корабельное днище. Говорить о «частичном отсутствии» краски было нельзя. Она отсутствовала вовсе. А как же акты, которые составили семь (!) корсаковских водолазов? Где тот блеск обшивки, заклепок — свидетельства гибельного трения металла о металл? Позже водолазы пояснили, что при осмотре им серьезно мешал битый лед в акватории порта Корсаков и плохая освещенность.
Почему же адмирал Пантелеев усомнился в виновности «Горнозаводска»? Да потому, что он не был коридорным моряком и прекрасно знал, что при столкновении больше страдает тот, чья масса меньше. Не могла плавучая «каталажка» утопить субмарину вдвое большего тоннажа и отделаться царапинами на Днище. В докладной на имя военно-морского министра Пантелеев написал: «… считаю, что предъявлять транспорту «Горнозаводск» какие-либо обвинения в его столкновении с ПЛ С-117 нет никаких оснований и доказательств». Какие события той декабрьской ночи скрыл капитан Иващенко, осталось его личной тайной навсегда.
В Москве совгаванских командиров заслушивало Политбюро на протяжении восьми часов. Сталина не было. Заседание вел Маленков. Присутствовал Берия, сидел молча, но вскоре, к общему, как показалось морякам, облегчению, его вызвал Сталин, и в зал заседаний Лаврентий Павлович больше не вернулся. Прокофьеву председательствующий Маленков запомнился усталым и почему-то небритым.
Никакой фантастики, вроде усыпления экипажа американским сонным порошком и буксировки С-117 в США, члены Политбюро не обсуждали. Разговор шел по делу. В итоге, как водится, все «шишки» достались младшему — комбригу, который, по общему мнению, плохо обучил командира и сам не пошел с ним в море. Вышестоящие начальники, которые выкручивали ему руки, отделались выговорами, а каперанг Прокофьев привез из Москвы понижение в должности — и инфаркт миокарда.
Кончилось «сонное» дело тем, что Сталин выговорил Кузнецову за небоевую потерю, потребовал не повторять впредь — вот и все. Никаких арестов, никакого «Дела подводников-вредителей, японо-американских шпионов и т. п.». Кузнецов сам признавался в немалом удивлении столь мягким исходом — ему разрешили, не вынося вопрос на правительство, ограничиться ведомственным приказом о дисциплинарной ответственности виновных.
«…За безответственное отношение к учению подводных лодок, самоустранение от руководства этим учением и невыполнение требования правительства по личному обучению командиров соединений и кораблей в море командующему Седьмым Военно-морским флотом вице-адмиралу Холостякову Г.Н. объявляю выговор и предупреждаю, что если в ближайшее время не будет исправлено положение дел на флоте, а он сам не будет до деталей вникать в существо дела, то к нему будут приняты более строгие меры.
За беспечное руководство боевой подготовкой, отсутствие личного контроля и проверки состояния подготовленности подводных лодок и за поверхностное отношение к руководству учением бригады командира 90-й бригады подводных лодок капитана 1-го ранга Прокофьева В.М. снять с занимаемой должности и назначить с понижением.
За плохое руководство партийно-политической работой в бригаде, примиренческое отношение к недостаткам в боевой подготовке и организации службы начальника политотдела 90-й бригады подводных лодок капитана 2-го ранга Никулина А.Н. снять с занимаемой должности и назначить с понижением.
За низкое состояние управления подводными лодками при нахождении в море, отсутствие контроля за подготовкой, организаций и проведением учения начальнику штаба Седьмого Военно-морского флота контр-адмиралу Радионову А.И. объявляю выговор… Министр Военно-морского флота СССР вице-адмирал Н.Г. Кузнецов».
«Но стоило кому-либо «подлить масла в огонь», — писал Н.Г. Кузнецов, — и убедить Сталина в вероятном действии вражеской руки, как все дело обернулось бы для многих в худшую сторону».
Вышло закрытое постановление Совмина. По законам того времени весь экипаж считался пропавшим без вести. А значит — и без права на пенсию. Однако все родственники получили пенсии и значительные денежные компенсации. По указанию Предсовмина Маленкова вдовам офицеров, по их выбору, предоставили квартиры в европейской части страны. Некоторые пункты пенсионного расчета сегодня вызывают удивление и умиление: «..сестре матроса Ковалева В.С. — Королевой Валентине Степановне выделить пенсию в размере 300 рублей в месяц до окончания ею высшего образования». Не слишком ли мы зациклены на одномерном восприятии тех лет, как времени бездушного перемалывания костей… Кого в руководстве России взволнует сегодня, получит ли высшее образование сестра погибшего матроса?
О начПО Бабушкине. Из Совгавани, от греха подальше, его, конечно, убрали. Но партия такими людьми не бросалась. Он трудился на ниве ГлавПУРа, вышел в адмиралы, и, как говорят знавшие его, тяготел инспектировать Северный флот, избегая Тихоокеанского.
Повторный поиск пропавшей субмарины был организован в начале лета 1953 г. Тщательно проверили всю западную береговую черту Сахалина, но никаких следов С-117 обнаружить не удалось. По ее курсу вновь прошлись гидроакустикой, металлоискателями, не раз вдоль и поперек протралили морское дно. Пришли к выводу, что лодка затонула на больших глубинах. В районе Холмска есть провалы и в 500, и в 1 тыс. м.
Тайна гибели С-117 и 52-х членов экипажа так и осталась неразгаданной. В этой истории важен тот факт, что впервые была высказана и всерьез отрабатывалась версия массового предательства целого экипажа, возможность угона советской подводной лодки за границу и сдачи ее противнику.
С-80: ПОДНЯЛИ, НО НЕ ПОНЯЛИ
Этический закон: о мертвых — либо хорошее, либо ничего, не распространяется на погибших при исполнении. Этой грустной сентенции журналиста из Северодвинска Олега Химаныча возразить нечего. Много лет занимаясь разгадкой гибели С-80, он нашел свидетельства, от которых невозможно отмахнуться:
— Как командир он был слаб, — подтвердил бывший боцман С-80 И.А. Кравченко. К тому же, по словам Ивана Алексеевича, капитан 3-го ранга Ситарчик имел пристрастие к водочке, а вкупе оба эти обстоятельства стали причиной того, что Ситарчика очень долго не утверждали в должности командира и держали как и. о.
Еще откровеннее высказался северодвинец капитан 2-го ранга М.В. Пуссе… Дело, конечно, прошлое, но Ситарчик крепко выпивал. В дивизии этот грех за ним знали, но было кому закрыть на то глаза. Марк Васильевич припомнил даже эпизод, когда выход подлодки из Северодвинска в полигон на стрельбы едва не сорвали — командира долго искали по злачным местам в городе…
Беседовали с семьями подводников. Понятно, слез там хватало, а с ними выплескивалось и глубоко личное. И вот жена командира лодки, будучи во взвинченном состоянии, бросила:
— Да как же вы могли такую лодку ему доверить?! Она, наверное, давно уже за границей!
Многих от этих слов холодный пот прошиб — а что, если и впрямь угнали?! Ясно, что после тех слов жены особисты готовы были перевернуть все… Но Рокоссовский тогда, почти невзначай, обронил фразу — «не будем плохо думать о погибших», и версию с пьянством командира и тайным бегством за рубеж отставили.
