Приводя в книге поименный список из 98 человек, с очень содержательными уточнениями об известных ему судьбах, Николай Мормуль в тоже время пишет — «с экипажем более 100 человек». Видимо, не желая осложнять и без того непростых отношений с флотскими верхами, которые уже однажды сломали ему жизнь, подведя под тюрьму, автор дает понять — он сомневается в достоверности официальных данных о числе жертв загадочной катастрофы. По крайней мере, одну неучтенную морскую «душу» Н. Мормуль назвал:
«Пичурин Александр Александрович, 1948 г. рождения, матрос, старший гидроакустик. Прибыл на К-129 учеником гидроакустика 1 февраля 1968 г. (еще до решения о неплановом выходе в океан — прим. авт.). Приказом командира дивизии В. Дыгало был переведен в 453 экипаж. Однако фактически в экипаж не передавался, и участвовал в подготовке подлодки к боевой службе. Перед выходом в море старший помощник командира капитан 2-го ранга Журавин о нахождении матроса Пичурина на борту субмарины при докладе командиру дивизии не сообщил, и поданный им раньше список не откорректировал».
Трудно представить, чтобы не нашли времени отпечатать две страницы для строевой части. Или это свидетельство перетасовок людей до последнего момента? Все стояли «на ушах»? Странно: за сутки у командира БЧ-5 («сердце корабля») есть длительное время находиться дома и, похоже, отмечать в кругу семьи и друзей день Советской армии — праздник «сапог»…
У Журавина уже никто не возьмет объяснительной. Но грубый служебный проступок старшего помощника с четырехлетним стажем, на выдвижении в командиры, согласитесь, выглядит странным и немотивированным. Едва ли у комдива со старпомом могли возникнуть трения из-за одного неквалифицированного матроса-ученика. Непонятно и другое: почему старший помощник через голову непосредственного начальника общается с прямым? И почему он — без подписи командира — подает первый вариант «судовой роли»? И, наконец, где этот «ранее поданный список»?
«Обращает на себя внимание тот факт, — делится возмущением Анатолий Штыров в записках «За кулисами операции «Дженнифер», — что на КП эскадры не оказалось списка экипажа подводной лодки К-129 (подписанного лично командиром и заверенного печатью корабля), о чем спохватились только 12 суток спустя, когда К-129 не вышла на связь. С военной точки зрения это не просто разгильдяйство, а преступление. Подчеркиваю: подводная лодка вышла не на прогулку, не на полигон боевой подготовки, а в боевой поход (!)».
Имелась в виду 15-я эскадра, ныне расформированная, командир контр-адмирал Я. Криворучко. Не у кого спрашивать.
Однако так ли вопиющ этот факт? Вспомним Л. Жильцова, его первый поход к Северному полюсу, и возвращение — в присутствии главы партии и государства.
«…Дело в том, что у нас на лодке был «заяц». На К-3 самый сложный участок — пятый, реакторный отсек. Из-за ответственности и высокой радиоактивности вахта в нем такая тяжелая, что вместо трех человек, полагавшихся по штату, мы всегда назначали четверых. Сверхсрочники в этом отсеке никогда не работали, и дополнительным человеком был техник-старшина срочной службы. В то время на каждой лодке при экипаже в сто человек всегда было еще человек тридцать учеников, которым предстояло служить на других лодках. Перед походом у нас стажировался очень толковый парень, Володя Резин. Незадолго до выхода в море ко мне подошел Тимофеев:'
— Давай возьмем его с собой!
Приказывать Резнику я не имел права, да и не хотел. Спросили мнение самого матроса, а у него глаза загорелись, он так мечтал пойти в плавание. Но вот проблема — приказано взять на борт лишь 125 человек: 104 — экипаж, 20 ученых и конструкторов и руководитель похода. Лишних мест нет. Но нет и лишних людей тоже, тем более в реакторном отсеке. А спрятать на лодке можно батальон. И я сказал Тимофееву:
— Пусть идет с нами, официально как бы его и нет на борту…
Хрущева рассказ нимало повеселил.
— Конечно, его надо наградить, — сказал Хрущев. — Боярин!
Это была привычная шутка: помощника первого секретаря ЦК КПСС звали Шуйский. Тот подошел.
— Боярин, немедленно дай телеграмму в Москву, пусть вышлют орден Красного Знамени!
Шуйский вышел, но уже через пять минут вернулся.
— Согласно представленному списку, старшина Резник награжден орденом Красного Знамени, и этот орден был ему только что вручен!
Оказывается, после отплытия К-3 на полюс Резника хватились. Но, поразмыслив, решили, что негде ему быть, как не на нашей лодке. Поэтому старшина был внесен в список на награждение, а вручение ему ордена мы в волнении не заметили.
Хрущев по этому поводу высказался так:
— Ну, Горшков, я всегда знал, и поговорка такая хорошая есть: на флоте нет порядка!
Главком только зубами скрипнул. Но вины его в данном случае не было никакой…»
Суммируем сказанное Львом Жильцовым. Батальон, который можно на лодке спрятать — это, конечно, гипербола. Но, если к экипажу в 104 человек можно приплюсовать еще пятую часть «пассажиров», плывущих на полюс за званиями и орденами, значит, на К-129 можно было разместить не меньше: на ней жилыми были все отсеки, в отличие от атомохода, где реакторный необитаем.
И еще: «В то время на каждой лодке при экипаже в сто человек всегда было еще человек тридцать учеников, которым предстояло служить на других лодках».
Из 87 человек по штату весной из экипажа Кобзаря 34 самых квалифицированных парня уходили на «гражданку». Можно «занять» на соседней субмарине кока, торпедиста, шифровальщика или трюмного. Но где взять специалистов стартовой команды? Совершенно секретный комплекс Д-4 с ракетами Р-21, стартующими из-под воды, был на К-129 единственным на Тихоокеанском флоте. Допустить к обслуживанию можно только тех, кто пощупал ядерных «монстров» руками, и не в классе, а на боевой службе.
Так все-таки — сколько же их было? Это нетрудно вычислить. На бумаге 98. Отнимем для наглядности стажеров. Останется 87. Это штат. Теперь приплюсуем, на замену весенних дембелей, 34 новичка. Итого — 121. Но и дивизия — себе на уме. У нее таких, как «сто двадцать девятая», еще шесть штук. И нужно как можно больше «салажат» оморячить. Поэтому возьми-ка Владимир Иванович, еще в нагрузку… ну не десяток, так хоть восьмерых. Вот и те самые 129. Роковая цифра. Но вполне вероятная.
Газета «Уральский рабочий» назвала в числе погибших моряков Александра Крюкова, призванного из города Тавда Свердловской области. Но в списке личного состава К-129 его нет. Подтверждает ли это, что моряков погибло не 98, а гораздо больше? Только контр-адмирал В. Дыгало мог бы точно сказать, сколько именно писем родственникам он разослал в августе 1968-го.
ПРИКАЗАНО — ЗАБЫТЫ
Когда на Камчатку начали прибывать проверяющие, точно не известно. Евгений Кутовой, служивший вто время помощником флагманского специалиста по ракетному оружию 29-й дивизии, утверждает — сразу после потери связи с К-129. Штаб Тихоокеанского флота был просто обязан реагировать немедленно, если сам главнокомандующий ВМФ приказал вызывать замолчавшую подлодку открытым текстом. Правительственную комиссию сформировали после 22 марта, когда стало очевидно — боевое патрулирование сорвано, появились основания подозревать самое худшее. Однако и тогда объективных доказательств гибели субмарины не было и до окончания поисково-спасательных действий быть не могло. Поэтому Совет министров СССР назначил расследование «по факту исчезновения» лодки.
