– Похоже на то.
– И что за причина?
– Точно не знаю. Но вот что я тебе скажу. Есть одна женщина, из «Тогуса», бывшая военная. Зовут Кэрри Сандерс. По-моему, она встречалась и с Харланом, и с Крамером. Тебе бы надо с ней поговорить. Она проводит исследование и приходила ко мне кое за какой информацией, хотела узнать имена ребят, которые были бы не против ответить на вопросы. Я помог ей как мог.
– Беннет сказал, что Кэрри Сандерс была на похоронах Дэмиена.
– Может быть, в церкви. Сам я ее не видел.
– А тема ее исследования?
Роналд допил содовую, смял банку и бросил в мусорную корзину.
– Она занимается посттравматическими расстройствами. Ее специализация – самоубийства.
* * *
Солнце стояло уже высоко. День выдался чудесный – теплый, ясный, с легким ветерком, – но мы уже ушли со двора. Роналд повел меня в свой крохотный офис, откуда он и руководил работой «Небезразличных ветеранов Мэна». На стенах висели газетные вырезки, таблицы потерь, фотографии. На одной, над компьютером Роналда, женщина помогала раненому сыну подняться с кровати. Было видно только лицо матери, и я не сразу понял, чтó на фотографии не так: у парня не хватало едва ли не половины головы, а то, что осталось, было иссечено шрамами и трещинами и напоминало поверхность луны. На лице матери смешалось столько эмоций, что передать его выражение было невозможно.
– Граната, – сказал Роналд. – Потерял сорок процентов мозга. Нуждается в постоянном уходе до конца жизни. А мать уже немолода, а? – Он сказал это так, как будто видел снимок впервые, хотя смотрел на него каждый день.
– Немолода.
Что лучше для него, подумал я, умереть раньше матери и не испытывать больше боли, и тогда ее боль станет другой, – или же пережить ее, и тогда она проведет с ним все отведенное ей время и до конца останется той же матерью, какой была с его детства, когда весь этот ужас мог привидеться ей разве что в кошмаре. Первый вариант, наверное, был бы предпочтительнее, потому что без нее он рано или поздно стал бы тенью в углу комнаты, именем без прошлого, всеми забытым и без собственной памяти.
В таком вот окружении Роналд и говорил со мной о самоубийцах и бездомных, пагубных пристрастиях и кошмарах, об изувеченных, пытающихся добиться от властей признания их полной инвалидности; о том, что количество накопившихся заявлений достигло четырехсот тысяч и продолжает расти; о тех, чьи шрамы не видны, кто пострадал не физически, а психологически, чьи жертвы до сих пор не признаны правительством, поскольку им отказали в «Пурпурном сердце». Он говорил, и его гнев разгорался все сильнее и сильнее. Он не повышал голос, не сжимал кулаки, но я ощущал идущую от него злость, как тепло от радиатора.
– Это скрытые издержки, – заключил он. – Бронежилет защищает тело, и каску лучше носить, чем не носить. Медицина реагирует быстрее и лучше. Но вот рядом с тобой или под твоим «Хаммером» взрывается самодельная бомба, и ты теряешь руку или ногу или осколок шрапнели бьет тебя в шею и парализует на всю оставшуюся жизнь. Можно остаться в живых после самых страшных ранений и при этом жалеть, что не умер. Читаешь «Нью-Йорк таймс», читаешь «Ю-Эс-Эй тудей», видишь, как растет показатель потерь в Афганистане и Ираке в черной рамочке, что отведена для плохих новостей, отмечаешь, что растет он не так быстро, как раньше, – по крайней мере в Ираке, и думаешь, что, может быть, дела идут на поправку. Так и есть, если учитывать погибших, но чтобы подсчитать раненых, эту цифру надо умножить на десять, но и тогда невозможно сказать, сколько из них ранены серьезно. Один из четырех вернувшихся домой из Ирака и Афганистана нуждается в медицинской или психологической помощи. Иногда эта помощь недоступна им в должной мере, но если кому-то удается получить необходимое, правительство пытается словчить при каждом удобном случае. Ты не представляешь, как трудно получить полную инвалидность, и при этом люди, отправлявшие ребят воевать, пытаются ради мизерной экономии закрыть армейский госпиталь Уолтера Рида. Они ведут две войны и хотят закрыть ведущий медицинский центр, так как им кажется, что он обходится слишком дорого. За войну ты или против – неважно. Каким бы ярлыком – либерализма, консерватизма или другим – это ни прикрывалось – неважно. Важно делать все необходимое для тех, кто сражается, а они этого не делают. И никогда не делали. Никогда… никогда…
Роналд замолчал, а когда заговорил снова, то уже другим тоном.
– Когда правительство не делает, что должно, и военные не в состоянии позаботиться о своих раненых, тогда, вероятно, имеет смысл другим предпринять что-то. Джоэл Тобиас рассержен, и, может быть, он и собрал других таких же, как он, ради своего дела.
– Своего дела?
– Чем бы ни занимался Тобиас, намерения у него самые лучшие. Он знал людей, которым приходится нелегко. Мы все их знаем. Что-то им пообещал. Что им помогут.
– Хочешь сказать, деньги от того, что они там перемещают за границу, предназначались для раненых солдат?
– Часть их. Бо€льшая. Поначалу.
– Что изменилось?
– Пошли большие деньги. Так я слышал. Чем больше денег, тем больше их хочется.
Роналд поднялся. Наш разговор закончился.
– Тебе надо поговорить с кем-то еще.
– Назови.
– В «Салли» случилась потасовка. – Бар «Салли» пользовался в Портленде незавидной репутацией. – Уже после похорон Дэмиена Пэтчета. Мы сидели в углу, а Тобиас с несколькими парнями у стойки. Один был в инвалидной коляске, штанины к паху пристегнуты. Перебрал, набросился на Тобиаса, обвинил в предательстве. Назвал Дэмиена и еще одного парня, Крамера. Он еще и третьего упоминал, да я имя не расслышал. Начинается с «Р». Рокхэм или что-то в этом роде. Кричал, что Тобиас – лжец, что отнимает у мертвых.
– И что Тобиас?
Роналд скривился от отвращения.
– Толкнул его к двери. Парень в коляске сделать, конечно, ничего не мог, только на тормоз нажать. Он бы, наверное, на пол свалился, но Тобиас его поддержал. А потом они просто взяли и вынесли его вместе с коляской на улицу. Нехорошо с человеком обошлись. Недостойно. Напомнили, что он никто. Думаю, им самим это не понравилось – никто не смеялся, двое даже глаз не поднимали, но что сделано, то сделано. В общем, не заслужил парень такого унижения.
– Его звали Бобби Жандро?
– Верно. Вроде бы служил вместе с Дэмиеном Пэтчетом. Слышал, он и жизнью Дэмиену обязан. Я потом вышел посмотреть, все ли в порядке, но он от помощи отказался. Понимаешь, его унизили. А помощь ему нужна, я это понял. Парень уже покатился вниз. Ну так что, теперь ты знаешь больше, чем когда пришел сюда?
– Да. Спасибо.
Он кивнул.
– Мне где-то даже хотелось, чтобы у них получилось. У Тобиаса, у тех, кто ему помогает… Чтобы у них все вышло.
– А теперь?
– Теперь не хочу. Будь осторожен, Чарли. Им не понравится, что ты суешь нос в их дела.
