Шииты предпочитали пытки. Особой симпатией у них пользовалась электродрель: колени, локти, пах, глаза. Да, вот так – сунниты обезглавливали, шииты мучили, но и те, и другие поклонялись одному богу. Разделил их религиозный спор о том, кому следовало принять наследие Мухаммеда после его смерти, и потому теперь они отрезали головы и сверлили кости. Кисас – воздаяние, месть. В этом все и дело. Он не удивился, услышав в первый раз от переводчика, что по исламскому календарю идет пятнадцатый век, и что он прибыл в Ирак в 1424 году или что-то в этом роде. Да, правильно, они и вели себя как в Средние века.
Но теперь они были частью современной войны, войны с применением приборов ночного видения и тяжелого вооружения. Они били из РПГ и минометов, закладывали бомбы в дохлых собак. Не имея в своем распоряжении ни того, ни другого, они использовали камни и ножи. На новое они отвечали старым – старым оружием и старыми именами: Нергал, Ниназу и тот, чье имя затерялось. Они устроили засаду и стали ждать.
Глава 25
Первыми к мотелю подъехали двое полицейских из Скоухегена. Я их не знал, но один из них слышал кое-что обо мне. Задав несколько коротких вопросов, они разрешили мне посидеть в «Лексусе», подождать прибытия детективов и оставили в покое. Детективы появились примерно через час. Солнце к тому времени уже садилось, и им пришлось достать фонарики.
Оказалось, с одним из них я встречался раньше. Звали его Гордон Уолш, и больше всего он походил на боксера-тяжеловеса. Когда Гордон, в огромных солнцезащитных очках, вышел из машины, казалось, оттуда вылез огромный жук, эволюционировавший до такой точки, что смог надеть костюм. В колледже он играл в футбол и с тех пор держал себя в форме. Его преимущество надо мной выражалось в четырех или пяти дюймах и добрых сорока фунтах. На подбородке у Гордона красовался шрам – след от удара бутылкой, полученный еще в те времена, когда он был простым патрульным. О том, что случилось со злосчастным хулиганом, не хотелось даже думать. Бутылку оттуда, куда засунул ее Гордон, извлекли, наверное, хирургическим путем.
Второго, пониже ростом, помельче и помоложе, я не знал. Держался он с напускной суровостью, которая не могла скрыть неуверенности и выдавала новичка, старающегося не отставать от породившего его жеребца. Уолш посмотрел на меня, но ничего не сказал и проследовал за одним из патрульных в комнату, где лежало тело Проктора. Перед тем как войти, он помазал под носом вапорабом, но задерживаться все равно не стал, а когда вышел, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Потом детективы прошли в дом, где задержались на какое-то время, и, продолжая делать вид, что меня не существует, осмотрели грузовик. Уолш нашел ключи и проверил зажигание. Мотор завелся с первого раза. Он заглушил двигатель, сказал что-то напарнику, и они оба наконец решили потратить какое-то время на меня.
– Чарли Паркер. – Уолш пососал дужку очков и поцокал языком. – Как только услышал это имя, сразу понял, скучать не придется.
– Детектив Уолш. Преступный элемент дрожит – значит, вы рядом. Вижу, от сырого мяса так и не отказались.
– Mens sana in corpore sano
[37]. И наоборот. Это латынь. Одно из преимуществ католического образования. Мой напарник детектив Сомс.
Сомс кивнул, но ничего не сказал. Губы поджаты, подбородок выпячен, как у Дадли Справедливого. Я бы дал голову на отсечение, что по ночам он скрипит зубами.
– Ты его убил? – спросил Уолш.
– Я его не убивал.
– Черт, я-то думал, ты сознаешься, и мы к полуночи закруглимся. Я бы наконец упрятал тебя за решетку и, может, даже получил бы медаль.
– А мне казалось, детектив, что я вам нравлюсь.
– Нравишься, в том-то и дело. А теперь представь, что говорят о тебе те, кому ты не нравишься. Ладно, если не готов признаться, может, хочешь сообщить что-то полезное?
– Зовут его Гарольд Проктор. По крайней мере, я так полагаю. Раньше не встречал, так что наверняка сказать не могу.
– Тебя-то что к нему привело?
– Занимаюсь самоубийством одного парня из Портленда, бывшего солдата.
– На кого работаешь?
– На его отца.
– Кто такой?
– Отца зовут Беннет Пэтчет. У него ресторан в Скарборо, «Дюны».
– Какое отношение к нему имеет Проктор?
– Дэмиен Пэтчет, сын Беннета, возможно, был знаком с ним. Проктор присутствовал на похоронах Пэтчета. Я думал, у него есть какие-то мысли относительно психологического состояния Дэмиена перед самоубийством.
– Психологического состояния, вот как? Красиво излагаешь, этого у тебя не отнять. Есть сомнения насчет того, как тот парень умер?
– Ничего определенного. Он застрелился в лесу возле мыса Элизабет.
– Тогда с какой стати его отец платит тебе за расследование?
– Хочет выяснить, что подвигло сына на самоубийство. Неужели так трудно понять?
Позади нас, на дороге, появилась машина судмедэкспертов. Уолш тронул напарника за руку:
– Элиот, введи их в курс дела, проводи к месту.
Сомс послушно отправился исполнять указание, но безукоризненно гладкий лоб прорезала морщинка недовольства, как у мальчишки, которого не допустили к разговорам взрослых. Может, он и не был таким размазней, как мне показалось.
– Новенький? – спросил я.
– Хороший парень. Честолюбивый. Хочет раскрывать преступления.
– Ты себя таким помнишь?
– Я таким никогда не был. И честолюбием не отличался, а то был бы сейчас где-нибудь еще. Но преступления раскрывать мне по-прежнему нравится. Придает жизни хоть какой-то смысл. Хотя бы понимаешь, за что тебе зарплату дают, а без этого человеку нельзя. Но давай вернемся к этому твоему Пэтчету. – Он оглянулся через плечо – Сомс разговаривал с каким-то мужчиной, натягивавшим на себя белый защитный костюм. – Напарник мой любит все по правилам делать. Отчет составляет по ходу работы. Аккуратист. – Уолш повернулся ко мне. – Я же печатаю, как та обезьянка у Боба Ньюхарта, и отчет предпочитаю составлять в конце, а не в начале. Картина у меня складывается такая. Ты расследуешь самоубийство ветерана, и расследование приводит тебя сюда, к другому ветерану, который вроде бы тоже покончил с собой, но прежде чем выстрелить себе в голову, выпустил почти весь магазин в кого-то снаружи. Я правильно понимаю?
Снаружи. Я задумался. Если опасность угрожала снаружи, почему Проктор стрелял в стены? Бывший военный – плохой стрелок? Это не объяснение. Но ведь комната была закрыта изнутри, и, следовательно, источник опасности находиться там не мог.
Или мог?
Оставив эти мысли при себе, я согласно кивнул:
– Пока – да.
– Сколько было тому парню, Пэтчету?
