Оба прыгали одновременно, в две двери, чтобы быстрей встретиться на земле. Они ещё под куполами до самой земли следили друг за другом.
Когда Гурома приземлился и подбежал к Сотникову, тот уже лежал за пулемётом.
— Давай магазин, сейчас мы их причешем.
— По кому бить-то?
Иван не мог понять, куда стрелять. Пальба неслась отовсюду: и с восточной стороны, где стояли три прожектора: луч одного упал на аэродромное поле, второй рыскал в небе, а третий провожал удаляющийся двухмоторный самолёт; и с противоположной стороны, где басовито выбивали дробь крупнокалиберные пулемёты; и от стоянки истребителей, находившейся в южной части аэродрома.
ЛИ-2 удалился, и теперь немцы сосредоточили огонь на десантниках. Со всех сторон носились частые трассы очередей. Гул моторов, пальба скорострельных зенитных пушек — «эрликонов», дробь пулемётов и автоматов, взрывы и треск от склада горючего, полыхавшего огнём за самолётной стоянкой, — всё слилось в единый хаос...
Отработанным ударом ладони Сотников замкнул на пулемёте диск, дослал в ствол патроны.
— Бей по «мессерам»! — предложил Гурома.
Лежа, они развернули пулемёт в сторону стоянки.
В свете пожаров и прожектора на фюзеляжах самолётов отчётливо виднелись в светлых кругах кресты. Они казались мишенями, и Сотников вгонял в них пулемётные очереди. Бил по дальним самолётам, чтобы не мешать орудовавшим вблизи десантникам. Один из самолётов вспыхнул.
— Горит! — закричал Гурома. — Бей по второму!
У самолётов тем временем уже вовсю действовали сержант Чмыга и Вовк. Хватив топориком по плоскости, сержант пробил её.
— Закладывай бомбу!
Вовк уложил на прорубленное место термитную бомбочку, дёрнул за кольцо. Бомба вспыхнула голубым огнём, зашипела. Разгораясь, огонь плавил металл, проникая вглубь, к баку с бензином.
Подбежал Капустин.
— У меня тоже бомба!
— Закладывай в следующий «мессер»!
Чмыга уже бежал к стоявшему в капонире самолёту.
Муравьев и круглый подвижный, как ртуть, молдаванин Яков Фрумин были неподалёку от аэродромного строения, когда ударила очередь. Оба разом упали. Муравьев достал гранату и метнул в стрелявшего. Прогремел взрыв, очередь оборвалась.
И тут они услышали тяжёлый гул бомбардировщика, того самого, в котором находилась вторая группа. Он летел, освещённый лучами прожектора. Всё, что до сих пор стреляло по десантникам, теперь перенеслось к самолёту. К нему тянулись десятки огненных струй, и каждая, казалось, пронизывала его...
Ещё на подходе к цели капитан Гаврилов увидел три огромных пожара. Языки пламени высоко взвивались в черноту ночи и полыхали, высвечивая далеко вокруг строения города. Он знал, что горели железнодорожная станция и мебельная фабрика, подожжённые с вечера скоростными бомбардировщиками. Об этом ему сообщили перед вылетом.
Проложенный штурманом Косолаповым курс пролегал как раз между двумя пожарами и шёл прямо на третий, на аэродром, где вспыхнул склад с горючим.
Полёт до Майкопа был позади. Оставались последние минуты, самые ответственные и трудные, после которых самолёт развернётся и ляжет на обратный курс.
Стрелка альтиметра показывала две тысячи метров. «Пора», — решил Гаврилов и выключил моторы.
Натужно грохотавшие весь путь четыре двигателя притихли, работая на малых оборотах, и самолёт перешёл в планирование. Он медленно снижался, и лётчик не спускал глаз с прибора высоты в расчёте выйти к аэродрому на предельно низкой для десантирования высоте — четыреста метров.
Правее Гаврилова сидел второй лётчик — лейтенант Сухих. В отражающемся от приборов свете капитан видел его профиль: по-мальчишески вздёрнутый нос, мягкий округлый подбородок, на месте глаз — тёмные провалы.
Стрелки на циферблате часов показывали 23.30. Самолёт Малиновского уже у аэродрома. Гаврилов заметил его. Закончив выброску парашютистов, он удалялся в лучах прожекторов.
Старший лейтенант Косолапов — штурман корабля — напряжённо смотрел в наведённый на аэродром прицел.
— На подходе! — доложил он командиру.
— Приготовиться! — подал тот знак в ответ. — Дать команду в салон!
Штурман поспешно поднялся и направился к двери.
— А парашют где? — крикнул командир вдогонку. — Где парашют? Надевай немедленно!
Но Косолапов уже вышел.
«Бесшумно подойти не удастся», — отметил лётчик и включил двигатели на полную силу. Стрелка альтиметра показывала полкилометра высоты. Один из лучей прожектора метнулся к самолёту — стало до слепоты светло. И второй луч тоже осветил машину.
Началось! Гаврилов закрыл глаза: прожекторы ослепили его.
Впереди возникли разрывы. Они густо вспыхивали, образуя заслон на пути самолёта. И позади, догоняя самолёт, тоже рвались снаряды орудий.
Удар... Самолёт содрогнулся. Потом ещё один... И ещё... Капитан понял, что снаряды угодили-таки в самолёт, куда-то в хвост. Но самолёт оставался управляемым. Он продолжал лететь, и теперь аэродром уже совсем рядом. Только бы успеть добраться до цели и сбросить десантников!
Это уже дело штурмана Сергея Косолапова и находившегося в самолёте капитана Десятникова. Его же, Гаврилова, дело — вести самолёт.
Сашу Десятникова Гаврилов знал давно. Когда в роте проходили тренировочные прыжки, тот вёл все дела. Будучи заместителем командира роты, Десятников отвечал за парашютно-десантную подготовку личного состава.
Теперь он должен был сбросить с самолёта парней и возвратиться с экипажем назад.
Пересиливая грохот двигателей, из центрального отсека загремели пулемёты. Это били из спаренных крупнокалиберных «шкасов» башенные стрелки — недавно зачисленные в экипаж сержанты. Они целили в прожекторы, посылая в них одну очередь за другой.
Свет бил в самолёт через открытые люки, возле которых столпились десантники, ожидая команды. Чуть поодаль стоял штурман. В руках он держал кусок картона, на котором было написано: «Приготовиться!» Этот картон Косолапов заготовил накануне. На обороте картона была выведена команда: «Прыгай!»
И опять удар в самолёт!.. Скрежет разрываемого металла слился почти одновременно со взрывом. Дверцу в отсек, где находились башенные стрелки, сорвало. Пулемёты разом смолкли.
Ещё один взрыв прогремел у бомболюков, где находились шесть десантников. Двое упали у самых люков, через которые предстояло прыгать.
— Освобождай люки! — кричал Десятников. — Освобождай!
— Быстрей! Быстрей! — торопил штурман.
Мальцев и Нащёкин с трудом оттянули от люка товарища. Это был Василий Типко. Осколок угодил ему в шею, и из-за ворота куртки с меховым воротником лилась кровь.
Вторым был Алёша Пасюк, спокойный рыжеватый парень, трудяга в работе и любивший поспать да послушать байки. Ему осколок попал в бок, и он был ещё жив Он хрипел, но из-за гула ничего нельзя было понять.
