Она отвечает на звонок так быстро, что я не успеваю собраться с мыслями.
— Привет.
Бет пропускает меня внутрь.
Она выглядит хорошо. Легкий макияж: чуть подведены глаза, губы покрыты блеском, на скулах — немного румян. На ней джинсы в обтяжку, блуза; все это сидит на Бет прекрасно.
— Никогда не знал, — говорю я, когда она забирает мой пиджак.
— Не знал что?
Я киваю на стену:
— Что ты не любишь хрен.
Она пожимает плечами:
— Теперь знаешь.
Мы заходим в кухню.
— Вина?
— Нет, спасибо. Кофе, если можно.
На стене старое фото: мы с Бет на лыжной прогулке.
Улыбки на лицах и столько любви в глазах, что это как удар наотмашь.
Она включает чайник, достает две кружки. Обычная сцена. Я по ней соскучился? Секс средь бела дня, которого у меня было завались в последние месяцы, вылетает из памяти, когда я смотрю на наше с Бет фото, и мы вдвоем в кухне, и она делает мне кофе.
Она спрашивает:
— Как ты?
— Нормально. Кручусь целыми днями как белка в колесе… А ты?
Она молча пожимает плечами. Протягивает мне кружку, наливает себе зеленого чая и садится напротив в уголке. Я ищу ее взгляд.
— Бет, я… — Тянусь к ней. Она отдергивает руку. — Пожалуйста. Мне нужно объяснить.
— Я забыла положить тебе сахар.
Она подходит к шкафу, достает сахарницу и протягивает ее мне вместе с чайной ложкой.
— Мег связывалась с тобой на этой неделе?
— Нет. Я… Слушай, я понимаю, что без толку говорить, что вот так случилось, но это правда! Она сама подошла. Да, я ее не остановил, а следовало.
Зря я этого не сделал и себя не одернул зря. Мне жаль. Лучше бы мы просто были с тобой вместе…
здесь…
Я произношу все это, стараясь выгнать из головы мысли о сегодняшнем дневном безумстве. Я здесь, я здесь ради Бет, ради разговора с ней. Для того чтобы она меня выслушала наконец. Не имею представления, что собираюсь сказать, — но знаю совершенно точно: здесь и сейчас, именно в этот момент, я готов произнести любую ложь, если потребуется, чтобы сохранить наш брак.
Бет смотрит в пол.
— У Мег скоро экзамены, не забудь.
— Ну, Бет! Это же секс, просто секс, ничего больше. Ты и я, мы…
Бет по-прежнему рассматривает плитки пола.
У нее сейчас такой вид, словно в горле застрял мяч для гольфа.
Я беспомощно пожимаю плечами:
— Секс, ничего больше… Ты больше не хотела меня.
Хватаю себя за язык. Последняя фраза была явно лишней: Бет может решить, что я пытаюсь в чем-то обвинить ее.
Она поднимает глаза.
— Нам надо обсудить детали. Теперь, когда мы порознь… Я не хочу терять дом.
О господи. Я давлюсь кофе.
— Только поэтому мы и встретились? Только это тебя и интересует? Мой бумажник и дом?
— Ты сам отсюда ушел! И сожительствуешь со своей шлюшкой!
— Я не сожительствую с ней. И не живу. Я живу у Бена. А отсюда меня выкинула ты.
Не время защищать честь Эммы.
— Я не хочу слушать объяснения. — Бет внезапно встает, рука на бедре.
— Ты не хочешь слушать сейчас? Или вообще никогда?
Нам придется друг друга выслушать. Мы не можем делать вид, что ничего не произошло, и просто говорить о расходах!
— Почему нет? — Она наконец смотрит на меня в упор.
Внезапно меня одолевают усталость и безнадежность:
— У нас разлад, Бет. Знаю, что виноват я, но, пожалуйста.
..
— Адам, ты ведь все еще с той женщиной?
Обе руки уперты в бедра. Она хочет сказать, что пока Эмма не исчезла с горизонта, все разговоры бессмысленны.
Я вспоминаю сегодняшний секс, прикидываю, не соврать ли, и решаю этого не делать.
— Смотря что ты имеешь в виду. Но, полагаю, ответ — да, я по-прежнему встречаюсь с Эммой.
Бет медленно качает головой.
— Встречаешься… Как интересно. Ты подразумеваешь, что секс с ней дает тебе острые ощущения?
Она ублажает тебя в чем-то из того белья, что ты ей накупил? — Второй раз за сегодня я чувствую, как щеки заливает краска стыда. — Ведь все ясно до полной прозрачности. Что ты собирался обсуждать?
О чем «разговаривать»?
Бет отворачивается к мойке, ставит туда свой зеленый чай и идет к холодильнику. Достает бутылку вина и наливает бокал. Делает большой глоток. Говорит, не поворачиваясь ко мне:
— Дома ты этого не получал? Впечатлений недоставало?
Вот о чем нам следовало поговорить. Тогда.
Пока не стало поздно. Ты ведь мог, ты должен был сказать.
— Ты права, — говорю я ее спине. — Прости.
Она смотрит в окно кухни и спрашивает у моего отражения:
— Когда это началось?
— Бет…
— Мне нужно знать, Адам. — Теперь она смотрит прямо на меня. — Как долго ты мне лгал?
Я замираю. Это очень трудный вопрос; и на него так много возможных ответов. Я быстро решаю: должно быть, она имеет в виду только Эмму.
— Недолго.
— А точнее?
Я знаю, что должен сказать: «Пять месяцев». Но слышу свой голос, он произносит:
— Три месяца.
Она часто моргает и отворачивается. Я знаю, она старается сдержать слезы. Достает из кухонного шкафчика сложенную в несколько раз бумажку. Делает еще глоток вина и машет бумажкой перед моим носом.
— Распечатка банковского счета. Я просто хотела до начала сегодняшнего разговора разобраться, кто за что платит каждый месяц.
В глазах возникает тупая пульсация.
— Здесь больше чем за пять месяцев, — продолжает она. — Уж не спрашиваю, когда ты последний раз водил меня в такое роскошное место, как отель «Лэнгэм», или покупал мне белье в элитных салонах.
Но вот удивительно: каждая твоя следующая ложь задевает меня все меньше и меньше.
Сердце замирает, и я мельком думаю, может ли чувство вины воплощаться непосредственно в боль.
Ее глаза полны слез.
— Знаешь, не было почти ни одного дня, чтобы я не плакала. Иногда я злилась. Так злилась, что ненавидела тебя. А иногда мне было просто грустно.
На слове «грустно» она запинается.
— И что ты теперь от меня хочешь? — В моем голосе звучит смирение.
