Ее плечи ходят ходуном, ну конечно, пересадка — это очень просто, любому по силам.
— Других вариантов нет?
Я все сделаю, чтобы ему помочь, но мне нужно знать. Сейчас.
— Мы все уже сдали пробы. Я не подхожу, теперь ждем результатов мальчиков.
Мальчики. Братья, которые, едва Кира сказала им, кто настоящий отец Ноя, решили наказать меня: выкинули из семейного бизнеса как лицо, обладающее «сомнительными моральными принципами».
— Конечно, есть шанс, что по базе сумеют найти подходящего донора, но…
— Я сдам тест, немедленно. — Я хватаю пальто.
— Адам, — она кладет руку мне на колено, — прости, считается, что наибольшая вероятность совпадения — не с родителями, а с другими детьми тех же родителей.
Мег сестра Ною только наполовину, но они очень хотят получить ее пробу. Если она согласится, конечно…
Джин рвется наружу.
— Как я уже сказала, в эсэмэсках всего не напишешь.
Завтра мы переводим его из клиники на Грейт-Ормонд-стрит в специализированное отделение в Кертси. Один американец читает там лекции, делится опытом. Он согласился вести нас частным образом.
Если не удастся найти донора, мы рискнем — согласимся на новый способ лечения. Средства неапробированные, но…
Я киваю. Тупик, катастрофа. Крах всей моей жизни.
Кира вынимает из сумочки телефон, просматривает файлы и кладет на стол. На экране фото. Как он похож на меня!
— Я держался в стороне, поскольку ты меня об этом попросила. — Я беру телефон и внимательно рассматриваю снимок. — Ты хотела ребенка, а я не хотел, чтобы Бет узнала. Ты ничего не приняла от меня — ни денег, ничего. Поначалу так было даже легче, но сколько же раз с тех пор я хотел проехать мимо вашего дома и хотя бы бросить взгляд!
Я не признаюсь, что часто так и поступал, последний раз несколько недель назад. Каждый год в сочельник и в день его рождения я лишь заглядывал в окна, а подарок так и пылился на пассажирском сиденье.
Она сжимает мое колено, забирает телефон и кладет обратно в сумку.
— Ты вышла замуж. — Я поворачиваюсь к ней и смотрю в лицо. — Я не мешал, знал, что есть кому воспитывать мальчика. Не мешал, ведь был тебе не нужен. И ему не нужен.
— А теперь нужен, — говорит она. — В самом деле нужен. Нам всем.
— Что конкретно требуется?
Кира берет мой телефон и в раздел «Заметки» вбивает инструкции и номер, по которому надо позвонить.
— «Мои сомнительные моральные принципы».
Ты не могла бы?..
— Тиму я все объясню. Они с Ноем очень близки.
— А Гордон?
— Гордон хороший отец.
— Они близки?
Она кивает, и из ее прекрасных глаз все-таки катятся слезы. Я прижимаю Киру к себе. Несколько секунд ее голова лежит у меня на груди.
— Прости, прости, что теперь тебе приходится…
— Ну, что ты. Прорвемся.
Кира встает, на ходу застегиваясь.
— Мне пора. Все время звонят по поводу перевода в другую больницу: надо подписать кучу документов.
— Она заматывает шарф, вешает на руку сумку. Отводит вгляд.
— Теперь ты расскажешь Бет? Когда ты попросишь Мег о помощи, Бет все равно узнает. Наверное, лучше, чтобы она услышала это от тебя? — Она смотрит мне прямо в глаза.
— Ты права. — Я едва касаюсь губами ее щеки. — Будем на связи.
Мы выходим вместе и сразу за дверями направляемся в разные стороны: Кира направо, я налево.
И тут она окликает меня:
— Адам! Пожалуйста, не тяни.
Стылый вечерний воздух забирается под одежду.
Я киваю, поплотнее запахиваясь в куртку, в стиле Доктора Кто несколько раз обертываю вокруг шеи шарф, подарок Бет на прошлое Рождество.
Быстро шагаю в сторону метро. Живот крутит.
Мысль о том, что придется все рассказать Бет… Спускаюсь в подземку.
Едва захожу в квартиру, пищит телефон: пришло два сообщения. Смотрю на экран, почему-то ожидая увидеть вызов от Киры. Как ни странно, одно сообщение от Эммы, второе от Мег.
Сначала кликаю на имя дочери:
Привет, папочка, у меня есть роскошная идея насчет Впечатляющих Жестов. Перезвони, х
Впечатляющие жесты, чтобы вернуть Бет. Даже укради я Тадж-Махал и установи его под окошком ее спальни, она не простит меня, узнав про Ноя. Да и Мег… Я не уверен, что выдержу разговор с ней сегодня.
Эмма… Мы плохо расстались, и за три недели от нее не было ни одного сообщения. Однако на ее страничке в «Твиттере» я фигурирую постоянно, правда, не по имени, а под тегом #кретин. Я захожу туда, желая понять, есть ли причина для этой внезапной активности.
Ничего. Ни одной записи за последние десять дней.
Открываю смс, читаю. Не хочу ошибиться в смысле ее сообщения.
Если хочешь, я твоя сегодня ночью. Без условий и ограничений. Считай это приглашением на секс. Э.
Чего уж тут не понять? При мысли об Эмме мое естество тут же подает сигнал. Мне недостает секса с ней. Жутко недостает. Стоит сейчас сесть в машину, тридцать минут — и я у нее. Это поможет забыться.
..
Но я пишу ответную эсэмэску: нечто вроде извинения.
С огромной радостью, но не получится. Все еще думая о ней, исходя при этих мыслях слюной, иду в душ. «Помоги себе сам» еще никто не отменял.
Намылившись и вымыв голову, изгоняю остальные мысли и представляю голую Эмму — и ничего.
Льется горячая вода…
Слишком горячая, говорю я себе.
Добавляю холодной. Начинаю дрожать. Жду пару секунд и пробую снова. Что за чертовщина?!
Вытираюсь, иду в спальню, ложусь на постель и закрываю глаза. Теперь в голове череда картинок. Вот обнаженная Эмма поворачивается ко мне спиной, прогибается, и я беру ее сзади…
Распахиваю глаза и поглядываю вниз. Подергивания.
Мой член подергивается — и все.
Снова зажмуриваюсь — и теперь вижу сына, как на фото из телефона Киры. Картинка меняется: вот он в больничной палате, под сетью трубок. Перед мысленным взором всплывает лицо матери. Я прошу ее: пожалуйста, уйди. Сегодня тебе здесь не место. Сворачиваюсь в позу эмбриона и натягиваю покрывало.
Последняя ступенька скрипит, но я так привык к этому, что машинально ее перепрыгиваю. Иду по узкому коридорчику к своей спальне, мимо комнаты родителей.
Их дверь закрыта, однако изнутри доносятся звуки. Я притормаживаю, прислушиваясь, прижавшись ухом к яркой обшивке. Лицо кривится от отвращения. Обеденный перерыв. Родители. Занимаются сексом. Неприятно.
