Она сказала, между нами все кончено. Однако…
это же моя малышка, моя доченька. Я не верил, не мог представить, что она на самом деле так думает. Теперь верю, и эту боль не излечить ни средством от холестерина, ни, чтоб его, антикоагулянтом.
Два крепких кофе, полная тарелка жратвы. Жареные яйца, хлеб; моя единственная уступка диете — хлеб ржаной грубого помола. Я очищаю тарелку и прошу добавки — вторую порцию тостов. С маслом.
Предстоят тоскливые выходные — пойти некуда, встретиться не с кем, и мне уже заранее не по себе.
Легкие наполняет беспричинный страх, становится трудно дышать. Вместе с остатками кофе я заглатываю прописанные таблетки и оплачиваю счет.
Поскольку бегать запрещено, я решаю хотя бы пройтись вдоль реки. Дохожу до станции речного трамвайчика, что в нескольких шагах от Кэнери-Уорф, и меня одолевает усталость. Она наваливается так резко, что приходится остановиться.
Осматриваюсь. Где-то здесь неподалеку двадцать три каменные ступени; это я знаю точно, поскольку на прошлой неделе пробежался по ним вверх и вниз, как киношный Рокки. Сегодня же я поворачиваюсь и медленно бреду назад, домой. Возможно, через месяц…
Загружаю четвертый сезон «Во все тяжкие», завариваю чай, укутываюсь одеялом и пялюсь в экран, погрузившись в перипетии судьбы учителя химии и наркодельца.
Как ни странно, его жизнь кажется более реальной, чем моя собственная.
В шесть часов вечера раздается стук в дверь. Не звонок в домофон, а именно стук в дверь. Я нажимаю на «паузу» и смотрю в глазок.
И быстро открываю, едва не выпав наружу.
— Папа, — говорит она, проходя мимо меня в квартиру.
— Ты пришла. — В последнюю нашу встречу она кричала, что между нами все кончено.
Мег смотрит через плечо:
— Пришла.
Я захлопываю дверь и иду следом за ней в комнату, где совмещена кухня и гостиная.
— Я изучала, что написано о психологии серийных убийц. И пришла к выводу, что в мире есть люди похуже тебя. Поэтому и пришла.
Что на это ответить? Меня знобит от одной мысли, что она здесь. И от ее сравнения. Выходит, на фоне убийцы-маньяка я не так уж плох. Что тут скажешь?
— Я принесла поесть. Суп и цыпленок с зеленым салатом. Погуглила самую подходящую для тебя диету.
Стараюсь не вздрагивать при упоминании зеленого салата. На улице угольно-серое небо грозит бурей. Зеленый салат в декабре.
Спасибо тебе, сердечная мышца, спасибо от всей души.
— Первый звоночек, — повторяю я слова врача. — Всего лишь предупреждение.
— Кстати, о предупреждениях. — Мег смотрит на меня поверх стойки между кухней и гостиной. — Ты собираешься к ним прислушаться?
Киваю виновато, вспомнив сегодняшний визит в закусочную.
— Ты смотришь «Во все тяжкие»?
— Просто попалось. — Промолчим, что уже посмотрел сегодня семь серий. — Спасибо, что пришла, Мег.— Я ненадолго, меня ждет Джек. Я только хотела убедиться, что у тебя есть еда, и сказать про диету, вот и все.
Законченность фразы не оставляет надежды: Мег по-прежнему на меня злится.
— Джек не догоняет, что у меня за семья такая. За один год мои родители разошлись, а еще откуда-то взялся неизвестный — и, ах! — умирающий братец.
— Она загибает пальцы, перечисляя все мои грехи. — Да! Еще пересадка стволовых клеток — тоже тема. — Мег загнула третий палец, но, похоже, список еще не завершен. По мере того, как она говорит, мое чувство вины усиливается. Накрывает, как старое пыльное одеяло. — И обо всем этом ты врал. Когда ты нас бросил…
Я глубоко вдыхаю, ожидая удара.
— Когда ты нас бросил, — повторяет Мег, кусая губы, — мама — мама! — просила меня не рвать с тобой связь. Она говорила, что ты обманывал только ее, а меня — никогда. Но это же не так, папочка, правда? Все это время ты врал и мне.
Она не сводит с меня взгляда, однако ответить мне нечего. Нечего.
Мег вонзает в цыпленка здоровенную разделочную вилку.
— Ну, скажи что-нибудь. А то я решу, что пришла зря.
— Ты делаешь инъекции гормонов? — Не самый лучший способ сменить тему, но другого у меня нет.
Она кивает.
— Да, каждый день приходит медсестра, колет.
Четыре дня до пересадки.
— Мама точно успеет к началу операции?
— Уж не волнуйся.
— Хорошо. — Меня не приглашают. — Поешь со мной?
Я стараюсь, чтобы голос звучал ровно. Разговор дается тяжело.
Она колеблется.
— Только суп. Мне надо идти.
За окном начинает падать мелкий снег. Он ровным слоем оседает на узких деревянных перилах балкона.
В глубине души я надеюсь, что снегу навалит как следует и нас здесь засыплет. Тогда Мег никуда не денется.
Возможно, если бы я сумел заставить ее меня выслушать…
Через несколько минут мы сидим у стойки и прихлебываем суп. Вкусно.
— Как мама съездила в Лос-Анджелес, не знаешь?— Совершенно фантастическая поездка. Ее та-ак встретили! — Мег болтает ложкой в тарелке, потом снова начинает есть. — Конечно, когда позвонили из больницы, настроение у нее испортилось. Расстроишься тут.
— Извини. Должно быть, она испугалась. Мне очень неприятно, что ее побеспокоили во время поездки.
— Было понятно, что с тобой не произошло ничего страшного. Мы обе, и я, и мама, независимо друг от друга, разговаривали с лечащими врачами.
Я доедаю суп. Бросаю, стараясь не показать обиды:
— Должно быть, они удивились, почему ни одна из вас так и не пришла.
Мег еле заметно улыбается, пожимает плечами:
— Я спросила, есть ли угроза твоей жизни, и мне сказали: «Нет». Мама спросила то же самое. Если уж я не выбралась навестить тебя из Клэпхема, шансов на то, что она примчится из Лос-Анджелеса, не было вообще.
— Разумеется…
Мег уносит грязные тарелки и ставит моего цыпленка.
— Ну, вот, наслаждайтесь друг другом, а я пошла.
Накидывает на плечи пальто, надевает шерстяную шляпку с мягкими полями.
— Почему ты не рассказал нам о своем сыне, папочка?
Вероятно, в этом вопросе — истинная причина ее прихода. Та Мег, которую я знаю, всегда хотела знать, что и почему.
Папочка, а почему на деревьях растут листья ?
Папочка, а почему мальчишки не такие, как девочки?
Откуда взялись разные цвета, папочка?
Почему числа именно такие, а не другие?
