Я смеюсь. Ничего не могу сказать про матушку Гордона, но старому Гренджеру всего семьдесят, и за словом в карман он не полезет.
— Так где живут твои родители, Адам?
У меня пересыхает во рту. Наши взгляды на миг встречаются — и никак не разлепятся. Он догадался, кто я. И он знает: я знаю, что он знает.
— Мне бы хотелось их повидать, — продолжает Ной.
— Я…
— Это не к спеху, — быстро добавляет он, заливаясь предательским румянцем. — Расскажи мне, как ты играл со своим папой в шахматы, когда был маленьким.
Он так искусно меняет тему, что вгоняет в краску даже меня. Его вопрос пробуждает память.
Отец опять мне поддается. Я возмущаюсь, а он хохочет. И говорит, что хотел бы побеседовать со мной о маме. Быстро укладываю фигурки в коробку. Я весь внимание. Он говорит: ты взрослый, тебе уже восемнадцать. Постарайся понять маму, поставь себя на ее место. Отец рассказывает мне про то, какие у мамы случаются маниакальные обострения и приступы депрессии. И ремиссии. Я слушаю, киваю, но понять не могу. Мой отец ни словом не упрекнул мать. Как же так? Пусть она больна, но она конченая чертова лгунья.
— Адам? — голос Ноя возвращает меня назад. — Ты часто играл?
Улыбаюсь:
— Да. Хотя не так часто, как мы с тобой…
И в этот момент, когда я, возможно, уже готов сказать то, чего говорить не следует, Ной награждает меня широкой улыбкой. В горле встает ком.
Подходит медсестра — измерить давление.
— Я на минуточку отбегу за кофе. И сразу назад.
Тебе принести что-нибудь?
Он мотает головой.
В коридоре, за поворотом, в зоне «для посетителей » сидят Кира и Гордон. Они расположились на диванчике, а напротив сидит еще одна женщина и держит Киру за руку. И только когда подхожу ближе, я узнаю голос.
Кира поднимает голову:
— Адам…
Мег поворачивается ко мне и встает.
— Папа, я пришла навестить Ноя. А его выписывают.
..
Я молчу. Гордону тоже явно не по себе.
— Будто бы я просто донор, — объясняет Мег. — Кира и Гордон согласны. Не надо его смущать.
— Я побуду здесь. Все равно вышел за кофе.
Кира смотрит на меня с благодарностью. Она не хочет, чтобы мы с Мег оказались в палате Ноя одновременно, а я не хочу говорить ей, что уже слишком поздно. Ной определенно сведет фрагменты головоломки воедино, но пусть матери скажет об этом кто-нибудь еще. Ной понял, кто я такой, но считает, что донор — я. Стоит появиться Мег, и он все сообразит.
Молча обнимаю дочь. Шепчу на ухо:
— Спасибо.
Она меня не отталкивает.
Через десять минут Мег выходит из палаты. Судорожно стискиваю руки, сплетаю пальцы, так что они белеют. Дочь подходит и садится рядом.
— Славный мальчик.
— Да. — Я смотрю на побелевшие костяшки пальцев.
— Он задал мне столько вопросов… Кто я? Какая у меня семья, где я живу? Я отвечала неопределенно.
Сказала, что выбрали меня, поскольку подошли данные.
— Мег поворачивается ко мне. Пальто, лежащее на коленях, свесилось на пол; я его поднимаю. — Он так похож на тебя.
— Знаю…
— Он сказал, что сегодня утром играл в шахматы с другом. Это про тебя?
— Да .
— Хорошо. Он славный. — Голос Мег дрожит, на глазах появляются слезы. — И такой больной… — Она вскакивает, смущенная всплеском собственных чувств, наклоняется ко мне, касается губами щеки. — Не говори маме, что я была здесь, ладно?
Она накидывает пальто и выбегает.
И снова у меня нет слов. Совсем нет…
Сегодня сочельник. Неожиданно позвонила Кира и попросила отменить назначенный визит. Ной подхватил простуду, поэтому никаких гостей. Я смотрю на вырезанные вручную шахматные фигурки, которые как раз заворачивал, когда раздался звонок. Каждый год, перед Рождеством, я покупаю сыну подарок, и на день рождения тоже. Тщательно выбираю, запаковываю и позволяю себе проехать мимо дома в Хэмпстеде.
Думаю, не постучать ли в дверь и не попросить ли Киру передать сверток..
Но ни разу не решился. Думал о том, какую боль могу причинить. Сейчас я впервые мог отдать подарок сыну в руки.
Поэтому сегодня я сделаю подарки тем, кому могу.
Еду к дому, который теперь считается «домом Бет», и оставляю подарки для нее, Мег и Сибил. Подарки для Бена и Карен ждут на диване, я заберу их позже.
В голове крутятся слова Киры. В сердце заползает страх: а если она солгала, чтобы не пустить меня к сыну на Рождество? Я никогда не стану частью их семьи. Не важно, какие чувства я испытываю к Ною — или что он чувствует ко мне. Это наверняка происки Гордона. Он терпит меня просто потому, что у него нет выхода. Да, все дело в проклятом Гордоне.
Параноидальная мысль, что Гордон мечтает от меня избавиться, гвоздем засела в голове. Не хочу встречать праздник с Карен и Беном. Я не в настроении дурачиться в ресторанчике неподалеку от их жилья, не в настроении любоваться бумажными шляпками и кукольным угощением, не в настроении прыгать со стула на стул. Я даже напиться не могу как следует!
Телефон начинает вибрировать и падает со столика на пол. Поднимаю его и жму на кнопку соединения.
Мег:
— Привет, папа.
— Привет, дорогая, как ты?
— Отлично. Мы здесь все… — Она чуть не сказала «кроме тебя». — Я кое-что для тебя приготовила.
Увидимся в праздники?
— Спроси у мамы, моя хорошая. Не хочу навязываться.
— Она приглашает заехать в День подарков. На бокал вина.
Не на обед. Надо полагать, лживый подонок должен быть признателен и за такую малость.
— Отлично. Тогда я забегу ненадолго. Счастливых праздников, дорогая. Надеюсь, Санта принесет тебе все, что только пожелаешь.
Это фраза из детства дочери, но ее молчание подсказывает: рассчитывать на Санту не стоит.
— Желаю тебе повеселиться с Беном и Карен, папа. — Она колеблется. И добавляет: — Я тебя люблю.
Мег меня любит. Я уверен, что Бен тоже любит меня, но он никогда этого не говорил. Думаю, и Ной чувствует ко мне привязанность. Этого довольно, убеждаю я себя, разве нет? Давай, шевелись! Радуйся Рождеству.
Тепло закутываюсь, беру сумку с подарками для Бена и Карен, спиртное, шоколад и одежду для ночевки.
Шахматный набор я оставляю дома, и пальцы медлят на великолепно вырезанном короле. В иной, параллельной вселенной Ной любил бы меня, точно.
Убеждаю себя, что и в этой еще не все потеряно.
