Забыть, что мы познакомились. Повернуться к соседке справа и проболтать с ней остаток вечера.
Ион пожимает плечами:
— Люди обычно понятия не имеют, что сказать.
— То же самое, когда узнают, что мой муж бабник.
— Вот уж дурак, — повторяет Ион и улыбается.
— Я имею понятие.
И не возразишь.
— Бет Великолепная, вы согласитесь как-нибудь со мной пообедать?
— Вдвоем, без соседей?
Надеюсь, он понимает сарказм.
— Конечно, вы можете их привести, но я бы предпочел обойтись без них.
Я снова вспоминаю Десмонда из Тутинга. Десмонда, с которым не зажглось ни искорки. Я думаю об Адаме, который сидит у себя в Рукери и гадает, приеду я или нет. А я — вот она, сижу за ужином с друзьями, рядом со мной роскошный мужчина, и искорок столько, что я уже опасаюсь спонтанного самовозгорания.
Так почему я колеблюсь?
— С удовольствием.
Уклончиво улыбаюсь, почти как принцесса Диана, глазки долу, взгляд в сторону. Это ему я так улыбаюсь.
Это для него поправляю волосы. Не считая краткого рукопожатия, он еще даже ко мне не прикоснулся, но я уже чувствую себя желанной. И мне это ужасно нравится.
Глава 42
Жду не дождусь, когда сумею отсюда уехать. Да, здесь роскошные обои, стильная мебель, отлично спланированные дорогим дизайнером помещения.
Персонал приветлив и услужлив, но повсюду витает неуловимый запах больницы. Мимо проходит девушка из моей группы, у нее в руках флакон антисептика.
Резко отодвигаюсь. Как меня достала эта юдоль печали!
За последние несколько недель мне пришлось освоить науку разговоров о чувствах; Том из шкуры лез, доказывая мне, что это совсем не то же самое, что разговоры о мыслях.
Сегодня у меня в программе и то и другое. Мы обсуждаем Ноя. Я признаюсь, что глубина потрясения от его смерти удивила даже меня самого. При мысли о том, как могли бы сложиться наши отношения, будь я рядом, до сих пор становится не по себе. Но меня в его жизни не было! Это нечестно. А если я позволю себе оплакивать сына, то распадусь на множество крохотных кусочков.
— Вы ведь уже понимаете, — говорит Том, — что если прятать свое горе, не давать ему выплеснуться наружу, то оно съест вас изнутри. Мы ведь уже касались этого, разговаривая о ваших родителях.
Быстро моргаю и выдаю:
— В истории с Ноем я позволил правде выйти наружу, поскольку должен был попытаться его спасти.
И что? Он все равно умер, брак с Бет развалился, скорее всего, окончательно, Мег мне больше не доверяет.
Все зря — аж зло берет. Если бы я мог видеть, как он растет, взрослеет… Тогда потери хотя бы имели смысл.
Том кивает, прикусив кончик ручки. Раздражающая привычка!
— Такое ощущение, что после нашего предыдущего разговора мой… монстр сорвался с поводка. Как я зол на родителей! Они просто выкинули на помойку собственную жизнь, решили, что невелика потеря, а Ной… — Я с трудом сглатываю. — Он очень хотел жить. Маленький мальчик, который мечтал стать летчиком.
Смотрю в окно. По-утреннему морозно, под ногами гуляющих хрустит лед, и только легкая занавеска укрывает кабинет от посторонних глаз.
— Это нечестно.
Том согласно кивает. Я хрипло добавляю:
— Он болел и все равно сопротивлялся смерти.
А мои родители…
— А вам не приходило в голову, что вашей матери просто не хватило сил сопротивляться? Вы упоминали, что у нее были резкие перепады настроения, от эйфории к отчаянию. В наши дни, вероятно, у нее диагностировали бы биполярное расстройство.
Полагаю, по моему лицу видно, что такой подход не приводит меня в восторг.
— Вы с готовностью осуждаете ее, но, возможно — возможно! — она просто больше не могла…
Огрызаюсь:
— Она тоже всегда с готовностью меня осуждала.
Том пожимает плечами:
— Маниакальная депрессия — безжалостное заболевание, почти неизлечимое и так же трудно выявляемое, как рак.
Я прикусываю язык, и его реплика повисает в воздухе.
Сама мысль, что мама не могла больше терпеть…
Но ведь Ной терпел! Она перестала петь… Я так давно принимаю в штыки любые оправдания поведению матери, что это стало второй натурой. Думать о ней в ином ключе трудно. В голову приходит Рози, потом Бет.— Надеюсь, Бет простит меня. Я принес ей много горя.
Том молчит, позволяя мне осмыслить сказанное, а затем спрашивает:
— Вы считаете, что отношения с женой не восстановить?
— Она хочет строить собственную жизнь, оставив позади и меня, и все мое вранье. — Я дергаю плечом.
— Я уговариваю ее дать мне еще один шанс. Пытаюсь уговорить. Я просил ее приехать сюда.
— Чтобы сказать ей… что?
— Здесь, в Рукери, я понял, почему все пошло кувырком.
История с Кирой… В то время мы с Мэттом строили бизнес. Мы жили в состоянии дикого финансового стресса — опасались, что в любой момент все рухнет и мы останемся ни с чем. Я никогда не рассказывал об этом Бет. Не рассказывал о том, что необходимость идти на работу вызывала у меня тошноту.
Я держал все в себе. И в конце концов я нашел способ снять стресс, не вовлекая в это жену. Я оберегал ее, оберегал нашу семейную жизнь, понимаете?
Том прикусывает ручку.
— Что? — спрашиваю я.
— То есть вы оправдываете свое поведение, поскольку нашли для него причины?
— Ему нет оправдания. Я лишь пытаюсь понять.
И объяснить. И попросить прощения… Возможно, даже простить самого себя.
Он улыбается:
— Замечательный план. Вы все записываете? Это помогает?
Я молча киваю.
— Сейчас у вас явно больше понимания происходящего, чем было неделю назад.
— Вчера вечером я хотел записать, что происходило в моей жизни, когда я встретил Эмму. Хотел понять логику. Не в поисках оправданий, а чтобы разобраться.
К тому моменту у нас с Бет не было физической близости уже несколько месяцев. Причина измены в другом — если вы в браке много лет, такое случается… Бизнес шел прекрасно, так что дело и не в нем. — Перевожу взгляд на Тома. — Но у Бена были проблемы…
Лицо Тома бесстрастно. Его работа предполагает некоторую сдержанность в проявлении чувств, но обычно по выражению его глаз можно судить, что он думает.
— Я заботился о нем всю жизнь. А тут… Он только-только порвал с женщиной. Они были вместе долгое время, а она оказалась бесплодной. Из-за этого все пошло кувырком, я…
