— Странно как-то, — заметила Катька.
— Ничего странного, — сказал сержант Коля, который вызвался проводить подруг до места. — Денег у музея нету. Вот они и сдали первый этаж магазину верхней одежды. Сдали с тем условием, чтобы те сделали ремонт в занимаемом помещении и привели в порядок фасад.
Администрация магазина выполнила условия владельцев здания весьма своеобразно. У них самих внизу была чистота и порядок. А вот музей, который ютился теперь на втором этаже, по-прежнему был в неприглядном состоянии. Сам музей находился в получасе езды от монастыря в небольшом провинциальном городке. И сюда подруг отвез тот же Коля, воспользовавшись попустительством капитана.
Дело в том, что измученный прениями с госпожой Матюшиной капитан отправил своего помощника к пьянице эксперту во внеурочный час. Должно быть, капитан надеялся на чудо. Его, само собой разумеется, не произошло. Эксперт все так же был пьян, валялся в собственном садике под кустом раскидистой бузины и громко храпел. На это зрелище мог полюбоваться каждый, кому пришла бы вдруг такая охота.
Коля же при виде пьяницы лишь зло сплюнул. Но какие бы чувства ни бушевали в груди помощника капитана, свое слово он сдержал, и подруги в музей попали. И теперь с интересом оглядывались по сторонам. Тут было тихо и совсем безлюдно.
— Не похоже, что местные жители интересуются родным краем, — заметила Катька вполголоса.
И тем не менее ее услышали. Из служебного помещения раздались звуки шагов, а затем вышла полная высокая женщина лет сорока пяти. Ее густые волосы уже начинали седеть. Но хозяйка не делала попытки их закрасить, и, как ни странно, седина ее только украшала. Уложенные в высокую прическу волосы загадочно поблескивали серебром и делали их обладательницу в чем-то даже интереснее других женщин.
На лице у нее не было ни капли косметики. Но казалось, она в ней и не нуждается. Губы у нее были полные и четко очерченные, словно обведенные коричневым карандашом. Глаза и ресницы темные от природы. А матово поблескивающая смуглая кожа, казалось, дышала теплом и южным солнцем.
— Вы хотите осмотреть экспозицию? — осведомилась женщина у подруг, деловито нацепляя на нос модные очки.
Вторые очки висели у нее на груди на цепочке. И еще одни выглядывали из краешка кармана ее просторной кофты. В голосе женщины слышалось неподдельное изумление и, пожалуй, даже радость. Так что подруги решили, что было бы слишком жестоко ее сразу же разочаровать.
Они послушно осмотрели неплохую экспозицию, состоящую из вещей, собранных у местных жителей на чердаках и в сундуках. А также изучили стенд с археологическими находками — фрагментами костей древних захоронений, осколками керамики и разноцветными бусинками, оставшимися от погребальных украшений.
— Было очень интересно, спасибо, — поблагодарила Мариша женщину.
— Но если честно, то мы к вам совсем по другому вопросу, — произнесла Катька.
— Да? И по какому же?
— Мы знаем, что у вас долгое время работал консультантом некий Иван Матюшин.
— Профессор?
По лицу женщины мелькнуло странное выражение. То ли это была жалость, то ли досада, то ли что-то иное. Но одно можно было сказать со всей определенностью: эта женщина Матюшина знала, и знала не понаслышке.
— Ну да, — подтвердила она, усаживая подруг в своей рабочей комнате за столом, заваленным какими-то лоскутками. — Естественно, я его знала. Хотите чаю?
От чая девушки не отказались. Как известно, ни один другой безалкогольный напиток не располагает так к откровенному разговору, как чай. Валентина Ремовна — так звали женщину — знала толк в чае. Она заварила густой крепкий напиток, щедро сдобренный какими-то душистыми травами. Сделав по глотку, подруги почувствовали, что готовы пить этот чай до бесконечности, так завораживающе пахли положенные в него травы.
— А что вы сейчас делаете? — спросила Мариша, показывая на гору лохмотьев.
— Пытаюсь соорудить свадебное платье женщин ижоры, — сказала женщина. — Трудность в том, что тут остатки нескольких платьев. И узор на каждом немного отличается.
И она тут же резким движением отодвинула лоскутки прочь.
— Это все не важно, — произнесла она, устремив на подруг горящий взгляд своих темных глаз. — Вы хотели поговорить со мной о профессоре? Ведь так?
— Так.
— И что вы хотите узнать?
— Правда, что он причастен к краже той картины?
Валентина Ремовна помрачнела.
— Правда. Но уверяю вас, профессор не знал, что совершает преступление!
— Не знал? Как это не знал?
— Ему совершенно задурили голову! — сердито произнесла Валентина Ремовна. — Знаете, Иван Сергеевич в быту был сущее дитя. Всем доверял, всему верил. И обмануть его доверие было проще простого.
— И кто его обманул?
— Дружил с ним один человек. Профессор мне про него как-то рассказывал. И я сразу сказала, чтобы он этому человеку не доверял.
— Художник?
— Что? А! Да! Художник.
— А вы его сами видели?
— Нет, откуда? — удивилась Валентина Ремовна. — Он в другом музее работал, в Питере. Помню только, что фамилия у него для художника совсем неподходящая была — Сухоручко.
Подруги переглянулись. Ага! Так они и знали, что профессор Матюшин и Сухоручко были знакомы.
— А где же профессор с этим Сухоручко познакомился?
— Не знаю. Наверное, где-то по работе пересеклись. Профессор много времени в архивах и музеях проводил. Для его исследований эти места самыми хлебными были.
— И что же Сухоручко сделал?
— Обманул он профессора. Там у себя, в своем музее, гадить не захотел, умный такой. А вот тут у нас аферу и провернул. Обманул профессора.
— Как?
— Наплел ему с три короба. И заменил одну картину на другую. Сказал, что только на время. А сам забрал картину и сбежал.
— Но это же абсурд! Кто же поверит в такое?
— Сразу видно, что вы лично не знали профессора, — вздохнула Валентина Ремовна. — А я вот ему сразу поверила, когда он мне рассказал. Голова у него была занята исключительно его работой. Но когда профессор все же понял, что Сухоручко его попросту обманул и подлинник возвращать не собирается, он сразу же в милицию пошел. Сам!
— Сам! — ахнули подруги. — Молодец!
— То-то и оно! Наверное, Сухоручко не думал, что профессор в милицию обратится. А профессор не побоялся.
— И что?
— Ну что, что. Будто бы вы не знаете, кто у нас в милиции работает. Ясное дело, они там в милиции самого же профессора в краже и обвинили!
— Но потом разобрались?
— Потом да. Но бедный профессор даже заболел от огорчения.
