Антуан был убедителен, потому что все, что он говорил, было правдой, кроме того, что в данный момент не имело никакого значения.
Он вдруг сделался неотразим, от него исходила такая сила, что даже Лора была потрясена. Она держала в руках какую-то одежду. Антуан, продолжая улыбаться, заставил ее отбросить тряпки.
Уверенным и точным движением он стащил с нее свитер, вихрь его желания унес все, они рухнули на кровать, с кровати на пол и так, перекатываясь друг через друга, оказались у стола, ударились о него. Антуан уже вошел в нее, она даже не поняла, как ему это удалось, и ее – всю с ног до головы – пронзила дрожь. Она приподняла Лору над полом и проникла во внутренности. Лора взвыла. Дважды. И лишилась под ним чувств.
17
Эмили писала письма. Два-три в неделю. Лора, нарочито утомленно вздыхая, складывала их на стол. Антуан читал их – по крайней мере, поначалу. Это были бездарные писульки обо всем и ни о чем, хотя основной смысл всегда сводился к одному: «Не бросай меня с нашим ребенком!» Своим детским почерком (над «i» она рисовала кружочки) Эмили выписывала самые разные банальности, призванные подчеркнуть отчаяние, в которое поверг ее отказ Антуана. Бесконечные «не бросай плоть от плоти твоей», сменялись «огнем, который ты разжег во мне», «волной желания», которая «захлестнула» ее в тот вечер, после которого она ощущала себя «измученной наслаждением». Почти вызывающее жалость скудоумие, дающее точное представление о том, что это за женщина.
Письма были идиотскими, но ее смятение – подлинным. Из-за религиозности родителей (и, видимо, своей) она была лишена возможности сделать аборт, так что ей предстояло стать той, кого будут называть «мать-одиночка», самостоятельно воспитывать ребенка… Антуан задумался о жизни, которая ее ждет. И порой мысли его были малосимпатичными: даже с ребенком, говорил он себе, такая красавица без труда найдет себе мужа. Что же касается ее родителей, они с удовольствием и нескрываемым жертвенным достоинством будут нести свой крест, короче, все будут счастливы.
В начале октября, когда повсюду в Европе идут дожди, Антуан бежал за трамваем, поскользнулся и едва не упал. Спустя несколько дней его матери повезло меньше. Переходя главную улицу, она была сбита автомобилем. Послышался глухой звук, и прохожие увидели, как взлетевшая в воздух госпожа Куртен тяжело рухнула на тротуар. Ее госпитализировали. Предупредили сына. Антуан с Лорой были в постели (вот уже месяц они не переставая занимались любовью – такое воздействие иногда оказывает страх расставания).
Антуан отложил телефон и замер. Лора осталась не у дел. Медсестра не вдавалась в подробности, но все же лучше бы приехать безотлагательно…
Взбудораженный этим известием, Антуан бросился в первый же поезд на Сент-Илэр, куда прибыл к вечеру. Даже если посещения запрещены, сказала ему медсестра, вас пропустят. Он взял такси. Его встретили с такими предосторожностями, что он воспользовался самым надежным средством: я врач.
Его собрат не дал себя провести: перед ним всего лишь родственник пациента, и никто другой.
– У вашей матери черепно-мозговая травма. Клиническое обследование не показало никаких аномалий, результаты сканирования вполне утешительные, но она в глубокой коме… Больше сказать в данный момент сложно…
Он не предложил Антуану посмотреть рентгеновские снимки и ограничился минимумом информации. То есть поступил точно так же, как поступил бы Антуан на его месте.
Госпожа Куртен спала. Он подошел, сел возле кровати, взял ее за руку и заплакал.
В это время Лора пыталась заказать ему номер.
Отель «Центральный».
Он появился там ночью. В вестибюле пахло мастикой, он с детства не сталкивался с этим запахом, как будто он встречался только в их регионе. Обои в цветочек, кретоновые занавески, на кровати покрывало с кантом… Лора сделала правильный выбор: комната походила на его мать.
Он лег не раздеваясь и сразу уснул. Ему казалось, будто он проснулся, невозможно было определить, который час, мать находилась здесь, в комнате, она сидела на краешке его постели.
«Антуан, что-то случилось? – спрашивала она. – Ты спишь одетым, в ботинках… Это на тебя не похоже… Если ты заболел, почему не говоришь?»
Он встряхнулся, принял душ, трубы выли и, наверное, перебудили всех в отеле.
Антуан позвонил Лоре, вырвал ее из глубокого сна, но я люблю тебя, сказала она, еще сонная, я тебя люблю, я здесь. Антуан поискал ее глазами в номере, у него было лишь одно желание – прижаться к ней, вдыхать запах ее любви, ощущать ее тепло, раствориться в ней, исчезнуть. А она серьезным, близким и далеким голосом сказала: я люблю тебя. И Антуан заплакал. Потом он уснул, но с первыми лучами солнца уже вышел из отеля и зашагал по улице в сторону больницы.
Он задумался, следует ли предупредить отца. Это не имело никакого смысла, родители развелись сто лет назад. Отец почувствует себя обязанным приехать, чтобы быть вместе с сыном, что будет фальшиво, или откажется, потому что вот уже больше двадцати лет эта женщина ему никто. У Антуана нет никого, кроме Лоры. С ума сойти, как жизнь свела к минимуму его окружение.
Со вчерашнего дня состояние госпожи Куртен ни капельки не изменилось.
Антуан просмотрел диаграммы, кривые, машинально проверил назначения и показания приборов. После чего, исчерпав все увертки, снова сел у изголовья материнской постели.
Одна забота сменилась другой.
Только теперь, в тишине палаты и благодаря вынужденному бездействию, он осознал, что находится всего в нескольких километрах от Боваля.
Невозможно предсказать, каким образом закончится эта история. Умрет ли госпожа Куртен? Обнаружат ли наконец труп Реми? И если это случится, то до или после ухода госпожи Куртен? Изнуряло Антуана не чувство вины и не страх быть арестованным, а ожидание. Неопределенность. Ощущение, что, пока он не уедет подальше отсюда, все может случиться, что его жизнь в несколько секунд может быть разрушена. Теперь это дело лишь нескольких месяцев. Как в основных гонках, последние километры казались ему самыми трудными.
После полудня появился доктор Дьелафуа, как обычно сдержанный и неприметный. Он всегда выглядел так, будто перепутал комнату и выйдет, как только поймет свою ошибку. Именно это он и собирался сделать, увидев в палате Антуана. Ему удалось скрыть свое замешательство, но с секундным опозданием, которое часто выдает людей, оказавшихся в неожиданной ситуации.
Антуан не видел его много лет. Доктор сильно постарел, но лицо его, теперь пергаментное, осталось таким же, каким было всегда, невозмутимым, непроницаемым. Придерживался ли он по-прежнему своего уединенного и таинственного образа жизни, делал ли по воскресеньям, надев поношенный спортивный костюм, уборку у себя в кабинете?
Мужчины обменялись рукопожатиями и сели рядом с кроватью, чтобы понаблюдать за госпожой Куртен, но вскоре поняли, что их молчание напоминает бдение над покойником.
