К сожалению, дураков и взяточников всегда было больше, чем нужно. А уездные князьки наносили своим произволом только вред. Впрочем, может быть и так, что Курляндия в то время просто не была интересна России. Такое тоже возможно. Но что толку обижаться на прошлое? Сейчас дело обстоит наоборот. Россия ищет сотрудничества, и этим нужно пользоваться.
Якоб Кетлер
Герцог Курляндский осматривал строящиеся мануфактуры и хмурился. Медленно шло дело! Медленно! Слишком мало специалистов, слишком большие заказы… всего «слишком». Для изготовления и зеркал, и мельхиора сырье приходилось везти за тридевять земель. Первая партия нужного запаса руды будет в лучшем случае через полгода! А ведь он отправил заказ несколько месяцев назад, как только Глаубер выдал первые результаты.
С прялками было чуть проще. Постепенно их производство налаживалось. А вот улучшенный ткацкий станок Гюйгенс в ближайшем будущем не обещал. Но ведь ткачи, уже совсем скоро, не будут успевать перерабатывать готовый продукт. И что? Продавать? Да ведь ткань стоит во много раз дороже! Якоб был слишком хорошим экономистом, чтобы не понимать, что продавать полуготовый продукт (не говоря уж о просто сырье) невыгодно.
А уж когда ему донесли, что вскоре, возможно, будут красить ткани без применения дорогостоящих красителей, получая яркие и устойчивые цвета, он сон потерял. Прибыль сама плыла в руки, а людей не хватало! Ручеек золота потек в казну, но он пока был слишком мелким, а траты предстояли нешуточные. Сам Якоб уже готов был махнуть рукой на колонии, поддерживая минимально необходимую связь, но тут активность проявил сын.
Сын… Кто бы мог подумать, что из избалованного ребенка, который не любил учиться, получится такой целеустремленный человек? Иногда герцог думал, что болезнь изменила его сына слишком сильно, но не мог не признать, что перемены были к лучшему. И удача Фридриху благоволила. Ладно Гюйгенс, он известный ученый с мировым именем, но Глаубер? Якоб искренне считал его мошенником. Уж больно слухи ходили… нехорошие.
Но оказалось, что ученому всего лишь нужна была поддержка. Ну и твердая рука, направляющая в нужное русло. Это ведь Фридрих озадачил его изготовлением зеркал, и ведь получилось же! Ученый – он и есть ученый. Для него важно само изобретение. Якоб только вздохнул. Похоже, сыну досталась его меркантильная жилка. Фридрих моментально видел выгоду. Иначе глауберит так и остался бы итогом химического опыта, не превратившись в комплект столовых приборов.
Пытливый ум Фридриха радовал. Сын интересовался абсолютно всем. И оружием, и книгами, и химией, и механикой. Вот ведь – одно только путешествие, где он познакомился с работой ткачей и прядильщиков, повлияло на него так, что он задумал создать прялку. И ведь получилось же! Не сразу, но получилось! И механизировать ткацкий станок непременно получится.
– Где же людей-то взять? – вздохнул Якоб и обернулся к Отто, который приехал к нему с очередным отчетом о Фридрихе. – Может, у сына и на этот счет идеи есть?
– Общается он с русскими чиновниками да военачальниками. В Московии конфликт из-за веры. Люди бегут. А кто не бежит, тех гонят.
– Замечаю я за Фридрихом небрежение в вопросах веры, – нахмурился Якоб. – Больно уж легко он относится ко всему этому.
– Если выскажете свое недовольство, ваша светлость, то он постарается исправиться.
– Не от души то будет, – отрезал герцог и поморщился. Чего уж там. Сам не лучше. А Фридрих действительно слишком молод, чтобы понимать опасность пренебрежения верой.
А Бога… Бога есть за что благодарить. Несмотря на войну, на плен, на потери и разорение… У страны рос достойный наследник. И оставалось только молиться, чтобы никакая случайность не помешала ему встать во главе Курляндии.
Глава 7
Лето 1661 года выдалось богатым на события. После того, как между Россией и Швецией был заключен мир, русские обязались постепенно отдавать шведам занятые в Лифляндии замки, в том числе и Кокенгаузен. В это время Ордин-Нащокин, с подчиненными ему армейскими отрядами, находился в Польской Лифляндии. Русские по-прежнему воевали с поляками и литовцами, и военные действия происходили не только на Украине, но и в непосредственной близости от герцогства. Это серьезно нервировало Якоба, и я не очень представлял, как его успокоить.
Вряд ли он просто поверил бы моим уверениям, что все будет хорошо, а знания будущего светить было глупо. И небезопасно. Так что я положился на судьбу. Неожиданное нападение шведов подстегнуло отца пристальнее следить за ситуацией, и теперь информацию о событиях в России и передвижениях русской армии герцог получал главным образом при посредничестве зельбургского обер-гауптмана Таубе, который поддерживал связи с динабургскими воеводами, с помещиками в Шведской и Польской Лифляндии, засылал шпионов, собирал сведения у проезжих и вел другую активную разведывательную деятельность.
В конце лета Якоб одним из первых получил известие о том, что русская армия под командованием князя Ивана Андреевича Хованского потерпела тяжелое поражение от поляков. Разумеется, герцог не мог упустить благоприятный момент и снова завел речь о Динабурге. Очень уж хотелось Якобу заполучить этот город. Только на сей раз предложение отца не относилось к секвестру – он предлагал Динабург у русских откупить. Честно говоря, я сильно сомневался в реальности этой задумки. Насколько я успел узнать характер Алексея Михайловича – он ни за что не согласится
[6].
Еще одним событием (гораздо более неожиданным, чем все вышеперечисленные) стала свалившаяся на меня слава. Не думал, что расхожая фраза «проснулся наутро знаменитым» характерна и для XVII века – все-таки тут нет такого быстрого и активного распространения информации, как в XXI веке. Однако оказалось, что я недооценивал современников. А также упорство моего отца. Якоб настолько равнодушно относился ко всем моим творческим начинаниям, не считая их чем-то серьезным, что получить от него поддержку в этой сфере было очень неожиданно.
Дело было в том, что свет увидела сочиненная мною книга. Причем выпущена она была в Кенигсберге, хотя в Митаве была собственная типография во главе с Михаилом Карналом. Но то ли качество Якоба не устроило, то ли он сразу дал моей книге мощный пиар-толчок, однако наглый плагиат Дюма и Жюль Верна стал событием. Необычный стиль написания, неожиданные приключения и отсутствие аллегорий уже показались читателю новым. А уж то, что герои из томных мечтателей превратились в отчаянных авантюристов, и вовсе рвало шаблоны. Ну и упоминавшиеся в романе сокровища, мистические тайны и заговоры тоже сыграли свою роль.
Впрочем, курляндская типография без работы не осталась. Якоб всемерно поощрял собственное производство, а потому загрузил и эти мощности. Там издавались ноты моих музыкальных произведений. Публиковать, прямо скажем, было что – я нагло ограбил Баха, Генделя и Вивальди. А столько еще осталось не охвачено! Шопен, Бетховен, Гайдн… За рамки XVIII века я решил не вылезать, хотя о вальсах Штрауса и Шуберта мечталось. После унылых танцев XVII века это было бы самое то!
