Игнат стиснул зубы. Отчаянье и стыд жгли его изнутри. Как надо было опуститься, что даже воровка выглядит достойнее его? Он отступил, потер ладонью пылающую грудь и ощутил под пальцами уплотнение – там, под тулупом, завернутая тряпицей и спрятанная в мешочек, лежала колба с волшебным эликсиром. Игнат горько усмехнулся. Какой с этого теперь толк? Сокровище, которым даже нельзя распорядиться.
Кашель снова скрутил Игната, и он оперся ладонью о вагон, выжидая, пока пройдут спазмы.
– Эй, парень! – окликнули его.
Игнат с трудом повернул голову. Лицо проводника казалось расплывчатым, словно нарисованным на мокрой салфетке, не разобрать – сердится или нет. Игнат коротко кивнул, не в силах ответить, но всем видом показывая, что сейчас оклемается и побредет дальше своей нищенской дорогой. Но проводник вовсе не думал прогонять его, а, напротив, поманил пальцем.
– Подойди-ка!
Игнат утерся рукавом. Теперь он отчетливо увидел, что рядом с проводником стоит еще один человек – сухощавый, интеллигентный старичок в дымчатом пенсне. Он улыбнулся Игнату, как старому знакомому, и ласково произнес:
– Ты, соколик, за моей внучкой гнался?
Парень глянул угрюмо, буркнул сквозь зубы:
– А коли я, так что? Мошенница внучка твоя. Да и ты тоже. Думал, не узнаю?
– А узнал, так хорошо, – не рассердился старичок. – Только на бегу да на ходу разговоры не ведут. А ведут их за чашкой чая или за рюмочкой бражки. Вот я тебя, соколик, на разговор и приглашаю.
– Знаю я ваши разговоры. Опоите снова, обманете, заворожите сказками. Да и о чем мне с вами, оборотнями, разговаривать?
Дед и проводник переглянулись, после чего прыснули оба.
– Ты вот что, не кочевряжься, коль тебя сам Прохор Власович с внучкой своей Еленой Пантелеевной приглашают, – прогудел проводник. – А будешь честных господ обижать да поклепы возводить – ночевать тебе, парень, в каталажке. Уяснил?
– Уяснил, – буркнул Игнат. И понял про себя: дело решенное. Эти мертвой хваткой вцепятся – не отпустят. И вспомнил бессмысленные мечтательные глаза мужичонки, которого Леля обобрала до нитки да и отпустила за судьбой бежать. Догонит ли?
– Раз уяснил, то полезай в вагон.
Проводник отодвинулся в глубь тамбура, но Игнат медлил. Холодком обдало сердце, усмиряя еще недавно полыхающий в груди пожар. В прошлый раз тянулась Леля к ключу, так неужто теперь узнала, что добрел Игнат до заветной тайны?
– Да ты никак трусишь? – насмешливо спросил проводник.
– Жизнь у меня одна, – прохрипел Игнат. – Да и опыт имеется.
– А ты не бойся, соколик, – добродушно произнес старик Прохор Власович. – Мы не волки. Не сожрем. А поезд в Преславу следует, через день как раз в Опольском уезде будешь.
«Откуда знает, куда мне надо?» – подумал Игнат и судорожно сжал пальцы на поручне.
Прохор Власович будто прочел его мысли, усмехнулся, показав молодые белые зубы.
– Души у нас с тобой похожие, соколик, – мягко произнес он, – бродяжные, ищущие. Поговорить есть о чем. Немало я на своем веку повидал, немало и тебе расскажу. Поспеши – скоро поезд тронется, а на скатерти уже картошечка да малосольные огурчики ждут, да молочко парное. Отведай, что Бог послал.
Игнат сглотнул слюну.
«Была не была», – подумал он и поднялся в тамбур. Проводник посторонился, но не помог – хоть без билета пустил, а руки марать о нищего не захотел.
– Что ж, не просто так вы бродягу на пир приглашаете? – прохрипел Игнат, оказавшись в вагоне и обращаясь к Прохору Власовичу. – Есть и до меня какая-то корысть.
– Корысть имеется, с этим спорить не буду, – ответил тот. – Мы, соколик, не злые вовсе и до золота не жадные. А что чужим добром пользуемся, так ты нас за это не кори. Лишнего мы не берем, а взамен даем то, что выше золота ценится.
Игнат сам не заметил, как вслед за старичком добрел до купе. Там действительно столик покрывала расшитая скатерть, в глиняной чашке дымился суп, а в другой чашке горкой лежала картошка. И еще на тарелках красивыми полукружиями розовела колбаса, и был сыр, и еще много всякой снеди. Словом, все, как обещал Прохор Власович.
– Так что же ценится выше золота? – машинально спросил Игнат, а сам почувствовал, как засосало под ложечкой от голода.
– Информация, – ответил старичок и посторонился, пропуская гостя вперед. – Слыхал, может? Кто владеет информацией – владеет миром. Для того мы по свету бродим, по станциям да полустаночкам, собираем сказки, байки да легенды и сами многое рассказать можем. Мы, если хочешь, верные стражи знаний.
– А что же от меня вы хотите услышать? – спросил Игнат.
Прохор Власович улыбнулся, лукаво сверкнул из-под пенсне кошачий взгляд.
– Сущие пустяки, – ласково ответил он. – Как ты, соколик, до навьей колыбели добрался, какие тайны там повидал да как живым выбрался.
4
Когда Игнат закончил рассказ, подкралась ночь.
Вагон покачивало. Колеса отстукивали глухой ритм. В потемневшие окна полосами ложились желтые отсветы фонарей.
От тепла и сытости Игната разморило. Он обмяк, сгорбился, как растрепанная ворона, моргал слипающимися глазами да глухо покашливал в кулак. Старик Прохор Власович вальяжно развалился, расстегнул ворот косоворотки, в вырезе которого золотом блеснула широкая, едва не в мизинец толщиной, цепь.
«До золота они не жадные, как же!» – язвительно подумал Игнат.
Положив на колени деда курчавую голову, дремала свернувшаяся клубочком Леля. Пальцы старика лениво перебирали черную стружку ее волос. Странно, что за все время, пока они ехали в купе, а Игнат вел рассказ, никто не потревожил их покой, не постучал в двери. Вагон был безлюден и мертв, словно только они ехали в нем.
– Выходит, добыл ты мертвую воду, – наконец тихо произнес Прохор Власович. Кошачьи глаза поблескивали сквозь стекла пенсне, просвечивая Игната насквозь.
– Добыл, – ответил он.
– Покажи.
Словно во сне – а может, это и было сном? – Игнат достал из-за пазухи мешочек, развязал тряпицы. Вагон подпрыгнул, и слабые пальцы едва удержали прыгнувшую колбочку. В окне семафор зловеще подмигнул рубиновым глазом, и перламутровая жидкость в колбе тут же окрасилась красным.
Прохор Власович слегка подался вперед, стараясь не потревожить сон внучки, с любопытством осмотрел сокровище, но брать в руки не стал.
– Еще не испытывал? – спросил он.
– Нет…
– И не нужно. Сколько горя она принесла. Сколько еще принесет.
Игнат поежился. Перламутровая жидкость даже через стекло жгла пальцы, и он торопливо завернул колбу в тряпье.
– Ты не бойся, мне она ни к чему, – сказал Прохор Власович. – Не скрою, ключ я отнять хотел. Тогда бы отступил ты от темной думки, не отпер запретную дверь. Не вышло у меня тогда, может, сейчас выйдет? Послушай совета старика. Избавься от эликсира. И о том, что видел, – молчи.
