– Разумеется, не сомневайтесь! – заверила я женщину.
Я задалась вопросом, почему бабушка от меня скрывает письма? Что она об этом может знать?
Я торопилась к себе. Я снова и снова разглядывала конверты и их содержимое. Пальцы бережно скользили по надписи. Я тешила себя надеждой, что мама все же жива, но по какой-то причине инсценировала самоубийство. В своих размышлениях я даже дошла до упреков, с которыми обрушусь на нее при встрече. Поймав себя на мысли, что фантазии завели меня в тупик, я решила начать сначала.
Передо мной на столе лежало пять предметов: два одинаковых конверта с гербом вместо марки, паспорт на имя Светловой Анастасии Викторовны, бланк документа с водяными знаками и пометкой «До востребования. Без срока давности», и старая книга в самодельном переплете.
Я поочередно забивала в «поисковик» данные, которыми располагала. Что касается паспорта, то личность оказалась вполне существующая, то есть паспорт был действительным. Для чего мне Зоя подарила чужой паспорт? Далее – информация о гербе. «Поисковик» выдавал вообще запредельные вещи: оккультные секты, готы и прочая чернь. Чтиво – бредовое, и я даже не стала вникать, посчитав подобного рода информацию несерьезной. А бланк документа оказался «Дарственной», по которой некая иностранка дарит мне квартиру в Портленде (штат Орегон, США), счет в банке на один миллион двести семьдесят две тысячи долларов США и промышленный объект в Москве, ныне сдающийся в аренду. Конечно, меня поразило такое состояние. Я смогла бы вырваться из тисков бабули и начать самостоятельную и безбедную жизнь. Вот только загвоздка – все это причиталось некой Анастасии, как две капли воды похожей на меня. Что за шутки? У меня возникло еще больше вопросов, чем было до этого.
Из глубины квартиры раздался оглушительный хлопок дверью. Судя по всему, бабуля вернулась.
– Почему вы еще ничего не сделали? – раздался громкий возглас из прихожей.
Что-то рановато она пришла. Нужно поскорее все спрятать, а то беды не миновать. Я быстро сложила бумаги в стол, отключила компьютер и выбежала навстречу домашнему тирану. Сердце от волнения звоном отдавалось в ушах, руки тряслись, ладони потели. Я не заметила, как пролетело время. В желудке урчало и крутило. Но теперь о еде лучше не упоминать, если бабуля в бешенстве, она все равно не даст спокойно поесть. Потом что-нибудь перехвачу.
– Доброе утро, Мариэтта Павловна! – тихо поздоровалась я.
– Почему вы ничего не сделали? Хрусталь не чищен, гостиная в пыли. Чем вы занимались все утро? – гневно расходилась бабушка.
– Мариэтта Павловна, – вмешалась Тамара, чтобы хоть как-то охладить ее пыл, – еще и десяти часов нет. Может, сварить кофе, у вас вид усталый?
– Ох, я совсем за временем не слежу, – виновато пропела бабуля. – Тома, дай мне чего-нибудь поесть, и свари кофе, пожалуйста.
Тамара подала оладьи, нарезала сыра и буженины и сварила бабуле «Капучино». Она ела молча. Я ощущала кожей повисшее напряжение, но нарушить тишину так и не осмелилась. Решила на время скрыться в своей комнате, пока бабушка вновь не нацепила маску гарпии.
– Займись хрусталем, – услышала я знакомый командный тон за спиной.
– Конечно, – покорно ответила я.
Я была отдана в помощь Тамаре. Она занимались уборкой. А я начищала бокалы. Работка оказалась простой, но скучно-рутинной и мне, как человеку невыспавшемуся и голодному, приходилось бороться с усталостью и соблазном растянуться на диване.
В одиннадцать в дверь позвонили. Это приехали повар и двое официантов. Они привезли заказанные продукты и направились прямиком в кухню. И вскоре оттуда уже стали доносится аппетитные ароматы. Мариэтта Павловна по случаю пригласила повара из французского ресторана «Версаль».
К полудню фарфоровые тарелки и хрустальные бокалы были начищены и сверкали, как драгоценные камни, под солнечными лучами, падающими через огромное окно гостиной. Я принялась полировать стулья и аккуратно составлять их друг на друга возле окна, чтобы в комнате было побольше места. Залитая полуденным светом комната давила на глаза. Моя странная болезнь, из-за которой я собственно и прикована к дому, не давала о себе забыть. Иные люди радуются солнцу, я же вся покрываюсь язвами. У меня идиосинкразия, что-то вроде аллергии на ультрафиолет. Я потянула за штору, чтобы прикрыть окно и неловким движением руки обронила бокал на пол. Мелодичный лязг разбитого хрусталя затмил все прочие шумы. Я и не предполагала, что моя небрежность так сильно разозлит бабулю. От ее дружелюбного вида не осталось и следа. Я считала, что она сдержит порыв злобы и не устроит сцен перед посторонними, но она словно с цепи сорвалась и не скупилась на ругательства. Я оторопела. Ком в горле мешал выдавить объяснения.
– Что ты уставилась, как корова в стойле? Откуда у тебя руки растут? Вот бестолковая овца!
– Я случайно, – оправдывалась я.
– Ты случайно свалилась мне на голову! – распылялась старуха. – Где я теперь возьму еще бокал?
– У нас ведь еще один набор есть, – сквозь слезы прошептала я.
– Ты что, дура? – не унималась она. – Те бокалы из другой коллекции, – и добавила почти с пеной у рта, – лучше бы ты разбилась, чтобы глаза мои тебя никогда больше не видели!
Я уже не могла удержать истерику. Слезы превратились в обжигающие потоки. Воздуха не хватало, и я начала дышать взахлеб. Руки тряслись так, что даже и тряпку не удержать.
– Это всего лишь бокал! – воскликнула я, но тут же получила увесистую оплеуху.
Мариэтта Павловна разъярилась не на шутку. Она схватила меня за волосы и оттягала из стороны в сторону, а потом отшвырнула, как провинившегося котенка.
– Тома, – гаркнула бабуля, – прибери осколки.
– Мариэтта Павловна, – робко обратилась к бабуле женщина, – я могу съездить в магазин и купить новый набор. Это будет моим подарком Риточке.
– Что за вздор! Она разгрохала мои бокалы, а подарки – ей.
– Здесь ничего вашего нет! – что было сил, взвизгнула я. – Все, что в этом доме находится, принадлежит моему папе, вы здесь – просто гость.
– Да как ты смеешь, тварь неблагодарная? Я на тебя жизнь положила. Не доедала, не досыпала, чтоб ты человеком стала. Отказалась от личной жизни из-за тебя.
– Все для меня? Вы серьезно? Меня с пеленок няньки воспитывали, услуги которых оплачивал отец.
– Ты даже не смей его поминать. Если бы не появилась в его жизни твоя сумасшедшая мамаша, которая народила такое отродье, мой сын был бы счастлив, и ему не пришлось бы всю молодость горбатиться на твое содержание.
– Точно! Он бы горбатился на вас.
– Даже не смей свой рот открывать. Я тянула тебя все эти годы. Он мне еще спасибо скажет, что я оградила его от тебя.
– Вы не только отца от меня оградили, но и весь мир, заточив в четырех стенах, как прокаженную.
– И нисколько о том не жалею, ты же ущербное посмешище, и такая же сумасшедшая, как и твоя мамаша. Сгинула, и тебе туда дорога.
