– Боря, больничный по уходу за тобой никто не даст, а работу я не брошу.
– Ну, давай сделаем ребенка, раз тебе так хочется.
– Не хочется. Привыкла в твоем лице видеть дитя, но не мужа. К тому же, Боря, дети должны быть желанными не одной стороной, а двумя. Спи. Я домой пошла… то есть в кабинет.
Да, с недавних пор только в этом месте София чувствовала себя дома, свободно и уютно. Надо что-то делать с Борисом, так дальше нельзя. Хотя папа говорил, что во всем всегда виновата женщина. А кто еще? Ведь это она избаловала мужа, пытаясь угождать ему, – дура. Он по-другому уже не сможет, а она не сможет жить как прежде. Где выход?
– К черту выходы и тупики! – пробормотала София, открывая крышку ноутбука.
Сейчас главное – те впечатления, которые в голове переродились в…
Эротический детектив
«Уж которую ночь Афанасий Емельянович не спал, все искал ее. Для этой цели нанимал извозчика, а не выезжал в собственном экипаже, опасаясь предательства слуг. А на какие ухищрения шел, лишь бы незаметно покинуть дом! Стелили ему в кабинете на диване по причине «спешной работы», но лишь только дом погружался в безмятежный покой, Елагин одевался и ускользал. С извозчиком договаривался заранее, где и во сколько тому ждать, да только каждый раз возвращался под утро, раздосадованный неудачей.
Она шла, как в прошлый раз, по мостовой, попадая в пятна света и пропадая в темноте, явно слыша постукивание колес о брусчатку, но не оглянулась. Поравнявшись с ней, извозчик придержал лошадь, остановилась и она, лениво повернув голову. Елагин протянул руку:
– Сударыня, не желаете ли?..
И осекся. Он так жаждал этой встречи, что с трепетом ждал, как она поведет себя – убежит, как уже не однажды случалось, или подойдет? Только бы подошла и взглянула на него! Потому он не договорил, а облизнул сухие губы и молился черту, чтобы эта женщина села к нему.
Она шагнула к коляске, взявшись за подол юбки, подняла его, поставила ногу на ступеньку и замерла. Поскольку остановились у фонаря, Афанасий Емельянович видел ее колено, обтянутое чулком, и узкий ботинок на шнуровке, видел кружевную подвязку, белоснежную нижнюю юбку… У него закружилась голова. Лицо знакомой по описаниям незнакомки было спрятано под густой вуалью, но он знал: она оценивала его. У Елагина были шансы: он не старый хряк, заросший мхом, ему тридцать четыре года, внешностью не уступал светским львам, но волновался. Прошла минута, другая… Она положила руку в ажурной перчатке на его ладонь и села в коляску.
– Гони! – приказал он извозчику, чувствуя, что готов взлететь.
Елагин снял квартиру полтора месяца назад, туда и привез ее. Пришлось воспользоваться спичками, так как прислуга приходила сюда убираться только днем, ночью квартира пустовала. Обжигая пальцы, держа спичку, он провел гостью в комнаты, но когда собрался зажечь лампу, дама взяла его за руку и чуть слышно сказала:
– Огонь не нужен.
– Но… как мы с вами…
– Зачем свет? – шептала она, приближая свое лицо к его. – Свет рождает стыдливость, а на что она нам? Так проще… Разве вы не хотите любить, как видится вам во снах? Свет помешает…
Мягкая, нежная ладонь коснулась его щеки, потом губы прижались к его губам, а в горле Елагина образовался удушливый комок, предвещавший неземное блаженство. Действительно, свет не был нужен, сплошной мрак уничтожал условности. В темноте позволяется все, в ней выходит наружу то, что притаилось где-то в потаенных уголках души, будоража воображение…
Ночь превзошла ожидания. У Афанасия Емельяновича не проходило ощущение, что он единственный мужчина, которого эта женщина любила так, будто давно знала его и стремилась только к нему. Она не задавалась целью доставить ему наслаждение, а получала его сама, вздрагивая от прикосновений, замирая от поцелуев. Он бы почуял обман в стонах, руках, обвивавших его тело, губах, заученных движениях, если бы это было притворством. Но каждый раз, когда у него возникало желание, она отзывалась новым трепетом, словно до этого ничего не было. Уже под утро, когда сквозь шторы просачивался блеклый свет, а она спешно одевалась, Елагин робко сказал:
– Сударыня, я бы хотел встретиться с вами еще.
– Что ж, пожалуй, – согласилась она и продолжила одеваться.
– Завтра придете? – Он сел на постели, глядя на нее с надеждой.
– Послезавтра, – пообещала она.
Елагин завернулся в одеяло и обшарил карманы. Смущенно протянув крупную купюру – эта женщина должна знать, как он щедр, – произнес:
– Вот, возьмите.
Не взглянув на купюру, она взяла ее, небрежно сунула за лиф и надела жакет. Он протянул ей ключ:
– От входной двери… Я приду поздно, когда домашние…
Она подступила к нему, лицо ее уже было спрятано под вуалью, приложив кончики своих пальцев к его губам, сказала:
– Я не хочу знать о вас ничего.
Затем последовал поцелуй, через вуаль Елагин чувствовал горячие губы, обещавшие еще одну прекрасную ночь. Она упорхнула, захватив ключ.
* * *
– Как вы? – был первый вопрос Марго, с искренним участием заданный Прасковье Ильиничне.
Марго приехала к ней утром, зная, что долго залеживаться в постели Долгополова не станет. Какой сон при таких обстоятельствах?
Прасковья Ильинична обняла ее:
– Я вам очень признательна, Маргарита Аристарховна, вы благородны не только по происхождению.
– Полно, милая Прасковья Ильинична! Я рада оказать вам посильную помощь и должна признать, выглядите вы сегодня куда лучше. Чаю дадите?
– Разумеется, – натянуто улыбнулась та.
Чай пили с домашним пирогом, но в голове Марго засели слова Зыбина – у Долгополовой есть мотив, посему, наметив свою стратегию, Марго приступила к осуществлению плана:
– А у меня из головы никак нейдут ваши слова.
– Какие же?
– О коварстве мужчин и женщин. Знаете, Прасковья Ильинична, я ночью закрою глаза и представляю себя на вашем месте. Кабы мне довелось узнать об измене мужа, я… убила бы его.
– Убила бы? – восприняла всерьез ее слова Прасковья Ильинична. – Да бог с вами, Маргарита Аристарховна, даже думать не смейте! Почитай, с каждым мужчиной рано или поздно такое случается. А коль ваша гордость не потерпит измены, то есть способ более сильный и смелый, нежели просто убить. К тому же ваша обида не получит полного удовлетворения, да и отвечать придется.
– Какой же способ?
– Уйти. Это причинит ему настоящие муки, потому что он станет всеобщим посмешищем. Правда, и ваш дерзкий поступок будет всеми осужден, однако ему больше достанется. Мужчина покрывается позором, когда жена уходит.
– Но вы же не ушли. Почему, коль так думаете?
– Потому что глупа была, поверила. Видите ли, Маргарита Аристарховна, мужчинам нельзя доверять, особенно когда они провинились. Мы обманываемся, видя раскаяние или слыша заверения, будто пред вами сама святость. Опять же не хотим очутиться в унизительном положении, когда все узнают об измене, не хотим пережить стыд. А ведь стыда не избежать, мой пример это доказывает.
