– Пойду приглашу на смотрины.
– Иди. Я мотор не глушу, почувствую ловушку, дам деру, – предупредил Артем. – Бабки здесь заберу, заходить никуда не буду.
Каскадер постучался, его впустили.
А ночь… как в деревне, в которой отключили электричество, оставив гореть редкие фонарики, чтобы у жителей был примерный ориентир, куда надо идти. Тишина мертвая.
Вышел Каскадер с мужчиной, который обошел «лексус», открыл дверцу со стороны водителя и сказал Артему:
– Лимон.
– Мне, – тут же начал торговлю Артем.
– Я загоню ее за лимон, значит, тебе половина.
– Офонарел? – возмутился Артем. – Внедорожник новый…
– Без документов, так? – начал перечислять недостатки товарищ Каскадера. – Без ключей. И наверняка в угоне. Над ней предстоит поработать, изменить так, чтобы производитель не узнал, сделать документы и ключи, вывезти из города, а это затраты и риск.
– Погоди…
Артем приводил доводы в свою пользу, тем самым тянул время, выторговал сто пятьдесят тысяч, ударили по рукам. Приятель Каскадера двинул на автомойку за деньгами, пробыл там минут пять, вышел с пакетом… Артем спрыгнул на землю…
В этот момент налетели, как хищные птицы, вооруженные люди. Приятеля Каскадера затолкали назад, ворвались на автомойку. Двое кинулись на остолбеневшего Каскадера, повалили на заснеженную землю.
Одного Артем схватил за шиворот и отбросил в сторону, тот отлетел и затих. Второго свалил ударом кулака в лицо, схватил безвольного Каскадера и запихнул в джип. Быстро запрыгнул на место водителя и газанул. За ними рванула милицейская машина.
Погоня! Артем здорово от нее удирал, не жалея бензина, между тем поинтересовался:
– Каскадер! Каскадер, мать твою! Жив?
– Жив… – промямлил сообщник.
– Вот и хорошо, – процедил Артем.
– Догонят, – проблеял Каскадер.
– На своей колымаге? Никогда!
Он выбирал улицы, где горожане лишь мечтали об асфальте, машина подпрыгивала на ухабах, но что ей сделается, когда ее предназначение – летать, а не ездить. Такого преимущества не имеют легковые милицейские автомобили, поэтому неудивительно, что преследователи отстали.
Артем выехал за город, остановил машину, мотор не глушил. Он обошел ее, открыл дверцу и грубо вытащил Каскадера. Схватив его за грудки и прижав к боку внедорожника, злобно прошипел ему в лицо:
– Ну, гад, я тебя урою! Ты ментов навел, ты?
– С ума сошел…
– Я эту тачку пас два месяца, два! – тряс его Артем, а сам думал, не слишком ли старается, а то нечаянно кончит хлюпика. – Я к тебе как к человеку, а ты… меня… ментам…
– Не я! – заорал Каскадер, чувствуя, что если не охладит психопата, то ему будет каюк. – Загребли-то не тебя! А моих людей! Зачем мне терять своих? Сам подумай… Отпусти!.. Дышать нечем…
Артем сжалился над ним, убрал руки. Но как же он страшен был в своем отчаянии! И ходил, и рычал, и размахивал руками:
– Что делать, что? Мне кранты! Вот связался!
Короче, Каскадер не посмел бросить ему ответное обвинение: мол, не ты ли сам ментов привел? Мысленно он, конечно, просчитывал такой вариант, вычислял, каким образом Артем мог сообщить милиции, где они припаркуются. Но современными технологиями Каскадер не увлекался, лишь теми новшествами, которые необходимы в быту, особым умом тоже не блистал, посему уличающих фактов не нашел.
– Залечь на дно надо, – подсказал выход.
– На дно?
– Да, временно. Не думаю, что нас запомнили в лицо те два… что меня скрутили. Утихнет буря, можно будет вылезти.
– Залезай! – решительно скомандовал Артем, открыв дверцу.
– А куда мы?..
– На дно. Я тебя, друг ты мой, не отпущу, так и знай. Если меня повяжут, то и тебя. Лезь, я сказал!
От кофе у нее сердце тарахтело. В сущности, пить его необязательно, когда вдохновение, можно сказать, сидит рядом. Да, спать не хотелось, просто кофе – это ритуал, непременный атрибут умственной работы, помогающий сконцентрироваться и отобрать из огромного объема мыслей важные. Кофе заполняет паузу, если вдруг наступает минута невесомости, когда ищешь поворот в сюжете или не знаешь, какой фразой начать главу. Это и маленькая награда в миг удачи, если перечитанное нравится самой, когда хочется сказать себе: недурственно. У кого-то все эти функции выполняет сигарета, у Софии – кофе.
Борька ни разу не позвонил, значит, действительно погряз в хлопотах. Впрочем, о нем она вспомнила только у папы, сейчас не до того…
Она писала
«Анфиса помогала Марго раздеться, щебеча:
– Ой, ну и важен же господин трагик, барыня. Я стою, читаю, а он положил ногу на ногу, болтает ею и в потолок глядит. А потом как рявкнет басом: стой! Я и обомлела вся. И про фразы мне чего-то толковал, а чего… не поняла я. А водки выпил, почитай, весь графин.
– Ты довольна?
– Уж не знаю, барыня. Меня смущение брало, себя не помню. Они ж знаменитые, а я…
– Ты это брось, – строго сказала Марго. – Раз надумала в актерки податься, то уж стеснение забудь. Или ты передумала?
– Что вы, барыня, я не передумала. Да только господин трагик как посмотрит на меня, аж сердце в пятки уходит. Но я справлюсь, слово даю.
Вошел Николай Андреевич в длинном шлафроке, кинул на комод газеты и махнул горничной, дескать, ступай. Та убрала вещи барыни и выскользнула из спальни. Николай Андреевич присел в кресло, намереваясь поговорить с женой, да зная вспыльчивый характер Марго, думал, как начать.
– Как провела день? – начал издалека.
– В хлопотах, – сказала она, натирая руки кремом. – У княгини Дворской родился сын, ездила поздравить ее. Потом у графини Шембек кофе пили. Я заехала за Вики Галицкой, но она сказалась больной.
– А что за новая идея с господином артистом?
– Но я же тебе говорила! – повернулась она к мужу. – Он дает уроки Анфисе, она мечтает пойти в актрисы.
– Дурацкая причуда, – высказался он не то о горничной, не то о самой Марго.
– Каковы бы ни были причуды, каждый имеет на них право, – не хотела ссориться Марго, хотя настроение мужа угадала. – Анфиса талантлива, не попробовать свой талант на сцене – это вызов самому Господу.
– Твоя Анфиса – деревенская девчонка, глупая, сама не понимает, что делает, а ты ей потакаешь. Актерка! – презрительно бросил он. – Лицедеи все развратники и пьяницы.
– Но это ее выбор. Дорогой, ты, кажется, забыл: Анфиса не крепостная. И она ничуть не глупее многих дам, которых ты уважаешь, а они этого не заслуживают.
– Либеральность, Марго, хороша в меру. Ладно, оставим горничную. А кресло? Что за блажь?
