Дописывала последние сцены
«Городские мастерицы наловчились делать шляпки не хуже столичных, притом не повторяя модели. К счастью, их в городе было немного. Разнообразие изумляло, у Зыбина зарябило в глазах, но траурных головных уборов имелось в наличии мало, все они отличались от улики. Мода установилась на маленькие шляпки с перьями, цветами, лентами, бантиками, рюшами. Шляпа Надин отличалась широкими полями и строгостью, перья на ней падали сзади и вниз, а также были длинными, чего не допускала мода. На этот раз Виссарион Фомич не брал Стешкин капор с облезлыми перьями, предоставив Марго говорить с мастерицами, ведь интерес пожилого человека к женским шляпкам вызовет подозрения. Ее сиятельство доставала убор Надин и говорила:
– Мне нужна мастерица, изготовившая эту шляпу.
В третьей мастерской продавщица сказала:
– Такие шляпы делает Анна Середа, ее магазин на Торговой площади.
На площади, едва Марго, опираясь на руку Виссариона Фомича, вышла из кареты, как сразу и сжала его пальцы:
– Глядите!
В витрине магазина красовалась почти такая же шляпа, как шляпа Оболенцевой, лишь с небольшими изменениями. Например, те же перья были много короче, а тулью украшала брошь с плоским агатом. Покупателей встретила сама хозяйка, Марго решила построить диалог по-другому:
– Скажите, сударыня, вон та шляпа, черная… – указала она на витрину, – для каких целей?
– Я изготовила ее как образец, чтобы дамы видели мои возможности, а образец должен отличаться, не так ли? Она черная, чтобы бросалась в глаза. Да, подобные уборы не в моде, однако, ваше сиятельство, Европа начинает отдавать предпочтение широким полям. Поверьте моему слову, вскорости эти шляпы вытеснят маленькие.
– Интересно. – Марго прошлась к витрине, обернулась. – А кто-нибудь покупал эти шляпы?
– Я и не надеялась, что их купят, до нас новые веяния доходят с большим опозданием. Но две шляпы прямо с витрины забрали-с, только просили перья приладить длинные.
– Да? – оживилась Марго, улыбнувшись. – Мне нравится ваш убор, для траурной церемонии он как нельзя кстати, но… Как я поняла, вы знаете дам в нашем городе, раз узнали меня. Кому вы продали эти шляпы? Я боюсь очутиться в неловком положении, ежели в одном месте появятся три дамы в одинаковых уборах…
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, мои шляпы не повторяются, различия весьма заметны. А купили их…
Надин Оболенцева ненавидела все, что ограничивало ее свободу, своих тюремщиков тоже, выказывая им свое отношение при первой же возможности. Она с детства жила в несвободе, попросту в цепях узника. Сначала строгие родители, не дававшие шагу ступить без их ведома, затем муж – отвратительный старик. Умер он два года назад, Надин возблагодарила Бога, что ее пытка длилась всего одиннадцать лет, могло быть хуже. Если бы не подруга, учившая ее терпению и стойкости, она давным-давно тихо ушла бы из жизни, это и было бы освобождением от цепей. Но сумрак не вечен, как не вечна человеческая жизнь. Умер муж, с ним ушла в могилу непосильная ноша страданий, Надин получила долгожданную свободу, которую смело взяла в руки и теперь бравировала ею, шокируя общество.
Сейчас ей грозила новая несвобода, полная лишений, нужна была помощь. А как помочь себе, если Надин очутилась в полной изоляции? Выход из безнадежного положения она наметила сразу – только как осуществить план, когда за ней по пятам ходит полицейский, если даже распоряжения слугам она отдавала при нем? Но раздевала и одевала Надин горничная без фараона, ночью и пришла идея.
– Ты должна оказать мне услугу, – сказала она горничной утром. – Я отблагодарю тебя, хорошо отблагодарю.
– Какую?
– Хочу, чтобы ты отнесла записку…
– Та не пущают.
– Молчи, дура! – зашипела Надин. – Приданое получишь, замуж выйдешь за достойного человека.
– Как же мне отсель выбраться?
– Я все продумала – в окно убежишь. Держи записку… Да гляди, не дай бог она попадет в руки полиции. Хоть съешь, а не отдавай, поняла?
Надин на ухо горничной сказала адрес, дала денег на извозчика и велела воспользоваться окном прачечной, которое выходило на безлюдную улицу.
Коробка со шляпой лежала на противоположном сиденье, Марго же смотрела в сторону, в общем-то в никуда, тогда как Виссарион Фомич бубнил своим противным басовитым голосом с нудной, совершенно безразличной интонацией:
– В жизни, Маргарита Аристарховна, много такого, что не вмещается в наши представления, уж я-то знаю наверняка. Иной раз так запутаешься, что день с ночью не различаешь, крутишь положение во все стороны, опосля выходит: ларчик-то просто открывается…
– Шляпа ничего не значит, – бросила Марго.
– Не значит-то не значит, а все едино значит, – невразумительно высказался Зыбин. – Меня занимает, почему две дамы купили шляпы в одном и том же магазине? Совпадение это или же…
– Ах, оставьте, Виссарион Фомич, ваши домыслы имеют мало оснований.
– Я, Маргарита Аристарховна, не имею привычки торопиться, посему подвергаю сомнению всяческую мысль. Обещаю вам непременно продумать логическую линию, опосля приму решение.
Марго резко повернулась к нему всем корпусом – у нее появилась надежда:
– Много ли вам понадобится времени… подумать?
– Полагаю, до завтрашнего утра.
– А потом что?
– Там поглядим.
Куда уж он глядеть собирался, Марго над этим не стала ломать голову, так как поняла, что у него уже выстроилась общая картина преступления, осталось соединить детали. Она не вслушивалась в его бухтение, а думала о том, что дорога какая-то длинная, словно ей не будет конца, но у всякой дороги конец есть. Виссарион Фомич, открыв дверцу, спросил:
– А вы куда сейчас?
– Домой, куда ж еще, – ответила Марго и, когда Зыбин входил в здание полиции, а карета тронулась, она крикнула кучеру: – Гони, Гаврила, что есть мочи…
В самом большом магазине, где торговали мануфактурой, Прасковья Ильинична помогала дочери выбрать ткань на новое платье. Приказчик ловко отматывал кусок от рулона, его прикладывали к груди девушки, та долго смотрелась в зеркало, потом требовала размотать другой рулон, сравнивала.
Прасковье Ильиничне наскучили капризы дочери, она предоставила право выбора ей, сама же медленно и бесцельно бродила неподалеку, разглядывая другие товары.
– Не желаете ли, ваша милость, кружева поглядеть? – услужливо предложил молодой человек с зализанными волосами. – Давеча привезли из самого городу Брюсселю-с.
– Нет-нет, благодарю вас, – отказалась Прасковья Ильинична и повернулась, чтобы отойти.
Но на ее пути стоял мужчина, стоял до неприличия близко. Она непроизвольно вздрогнула.
– Вы?! – изумленно произнес Елагин.
