В течении вечера, словно в подтверждение его мыслей, Новиков неоднократно замечал внимательный взгляд наркома.
«Ну что, товарищ танкист? Броня крепка и танки наши быстры?»
Слащев.
Слащев промучился всю ночь. Спать не получалось — Егоров постоянно ворочался, вздыхал и кряхтел. Плюнув на попытки уснуть, Слащев рывком встал с топчана и достал с буфета, стоявшего на веранде, где они спали, точнее, пытались спать, пару папирос.
— Так, Егоров. Кончай ворочаться, пошли, перекурим на холодке.
Прохладные доски крыльца приятно остужали натруженные за день ноги. Вокруг была спокойная тишина, только изредка тренькал сверчок. Пахло скошенной травой, и от недалёкого ельника лёгкий ветерок доносил запах хвои. Огромные яркие звезды мерцали в небе, а над ельником повис оранжевый блин Луны. Облокотившись о перила, неторопливо попыхивая папиросой, Слащев наблюдал за Егоровым. Тот сидел молча, но напряжение чувствовалось в каждом движении.
— Егоров, Егоров. Ты мне вот что скажи. Тебе Григорий Иванович намекал, какими делами моей команде заниматься придется?
— А что тут намекать? Знаешь поговорку про Крым и Рым? Вот и придется тебе и в Крым и в Рым ходить. И может так случится, что Крым у тебя на Дальнем Востоке будет, а Рым, понимаешь, в Мурманске. Так что…
— Весёлое дело! Где тот Восток Дальний, а где Мурманск. Еще скажи Константинополь.
— И скажу. Думаешь, там у нас дел нет? Очень даже есть. Как, по-твоему, чего Фрунзе в Турции делал? Это же проливы, выход в Черное море. И не только. Это канал египетский, понимать надо. Закрой его, как британцы свои корыта в Средиземное проведут? В обход Африки? Так пока дойдут — война кончится. Да и дойдут ли?
— Считаешь, будет война?
— Удивляюсь я тебе, Слащев. Как дите неразумное, право слово. Да как же её не быть? Разве оставят они нас в покое? В кои-то веки Россия своими интересами жить стала, своим умом, отказалась своими руками для них жар грести. Думаешь, они так это оставят? Вот уж дудки. На желчь изойдут, а попытаются.
— Нет, Егоров. Понимаю я — будет война. Они вот в гражданскую только с краев пощипали, и то, нахапали столько, что не сожрут никак. Но аппетит у них разгорелся. Хапать они любят. Индия, Африка, Китай, Сиам. А у нас — все это в одном месте. И, главное, народ работящий уже есть. Преврати его в рабов и богатей, ничего не делая. Мечта любого буржуя. Поэтому они попытаются. Не могут не попытаться.
— Вот и я так думаю. Считаешь, мы с тобой всего наркомата умнее? Мы с тобой думаем, а они нет? Тех, кто не думал или думал не о том, о чем нужно, из армии, гм… вычистили. К счастью для всех нас и для всей страны. А те, кто остались и вновь пришли, думают лучше нас и дальше нас. И если они посчитали, что нужно создать подразделение, способное воевать что в Турции, что в Африке, что в Китае — значит, полагают, что там тоже возникнут дела, требующие решения. К нашей пользе и выгоде. Хватит уже нам для французов войны выигрывать. Пора о своих интересах думать.
— Стратег ты, Егоров. Но прав во всем. Не зря тебя Котовский ценит. Вот и отпускать не хотел со мной. Да видно, серьезное значение отряду придается, если не пожалел. Где, думаешь, мне бойцов искать?
— Как тебе сказать… Тут такая штука получается. Задачи тебе будут ставить, сам подумай, почти невыполнимые. Стало быть, люди тебе понадобятся, как бы сказать, беззаветные, что ли. Которые пойдут куда угодно и сделают что угодно. Такие в мирное время чаще на губе сидят, им простая дисциплина военная поперек горла. В мирное время это нарушители и разгильдяи. А дай им сложное, трудное дело — надежней бойцов не сыщешь.
— Знаешь, я тоже так мыслил. Для сложной задачи нужен характер, упорство, упрямство, даже. Может быть даже хулиганство, лихость. А какая же лихость, да без губы? Ты, кстати, сколько раз на губе сидел?
— Пять. Не считая ареста в 27-м.
— Ареста?
— Слушай, ты откуда такой взялся? Когда этих, не тем местом думающих, из армии гнали, знаешь, скольких они с собой тащили? Вот я одному такому очкастому морду и размазал. Прямо в штабе. За товарищей своих боевых. Арест. Думал, всё, кончился раб божий. Какая-то добрая душа Котовскому сообщила. Он мужик резкий — я на свободу, комдив, чьего свояка я размазал, на моё место. Такие вот дела.
— Да, Егоров… Мы, так получается, с тобой подельники. По одной статье гуляем. Чудны дела твои, господи.
— А ты думаешь, почему Григорий Иванович твоим делом заинтересовался? Фрунзе и отец твой — это само собой. Тут другое еще. Он когда в армию вернулся и увидел, что творится, пошел прямо к Фрунзе и сказал — Или мы с тобой порядок наводим или я в Румынию ухожу. Лучше с мамалыжниками жить буду, чем такой срам видеть. Тех-то я лупил от души, знаю чего от них ждать можно, а тут… Такие вот дела. И круто взялся, скажу тебе. Когда он меня из тюрьмы вытащил и своим помощником назначил, я такого насмотрелся. По сравнению с этим моё приключение, да и твоё тоже, мелкая шалость. Сколько же настоящих товарищей, пламенных борцов погибло не за понюх табаку! У меня тогда состояние было — в пору самому в исполнители идти. Спасибо, Григорий Иванович заметил, командировками замордовал. Теперь, вот, с тобой. Да и про Машу он всё знает. Взгрел меня по первое число, но оставил. Душевный он человек. Но доверие его обманешь — голову снимет не задумываясь.
— Егоров, а Сталина ты видел? Какой он?
— Было дело. Пару раз с Котовским на совещаниях был. А какой он? Не знаю, как описать. С виду — простой. Среднего роста, крепкий, широкоплечий. Но знаешь, вот входит он и возникает желание встать. Нет, не потому, что Вождь, а просто чувствуешь, что надо. Как-то само собой получается. В обращении прост. Говорит спокойно, неторопливо, ясно и понятно. Когда говорит — смотрит в глаза. Глаза! Вот, его глаза. Смотрит на тебя, и ты чувствуешь, словно тебя рентгеном просвечивают. Словно понимает он тебя до печенок. И понимаешь, что соврать нельзя, бесполезно, он поймёт. Поэтому говорить нужно только правду, какой бы она ни была. Если стараешься и не получается — поможет. Начнешь ловчить — добра не жди. Вранья терпеть не может. Предательства — тем более. Обманешь его доверие — всё, тебя для него больше нет. Ну, что еще? Много и не скажу, трудно вот так, сразу. Да и видел-то я его всего пару раз. Но, уверен, уже никогда не забуду.
Новиков.
Уже поздним вечером, наконец, оставшись один, Новиков смог спокойно проанализировать все произошедшее с ним за последнее время. Благо был и повод и возможность. Впервые он остался совершенно один и мог не отвлекаться на окружающее. А поразмыслить было о чем. Ох, как было! Слишком быстро и круто стала меняться известная ему истории. Нет, меняться она начала в правильном направлении, и это просто замечательно. Но уж слишком круто и очевидно. «Такого сближения России (ну пускай Союза, все время забываешь) с Германией, англо-саксонский запад допустить не может. Там умных голов предостаточно. А если своих не хватит — купят. И не допустить возникновение такого союза для них вопрос жизни и смерти. Следовательно — противодействовать наметившейся тенденции они будут яростно. И ожидать можно чего угодно. Эти не перед чем не остановятся, ничем не побрезгуют. А сил и возможностей у них предостаточно, даже с учетом мирового кризиса. Где в первую очередь следует ожидать удара? Советский Союз? Но здесь Сталин сыграл на опережение. Основных фигурантов возможного заговора из игры выбил. Конечно, далеко не всех. Но, так сказать, первый эшелон выкосил. Остальных быстро в дело не ввести. Нужно время. Экономическая блокада? Судя по всему, этап пройденный. Не получилось. А теперь дыр в этой стене столько, что уже и не получится. Итак, что у нас остается? Индивидуальный террор. Это да. Это они могут. Хотелось бы посмотреть на рожу такого убивца, если он попытается грохнуть Фрунзе или Сталина! Ведь энергоинформационный домен срабатывал наподобие пресловутого «браслета гомеостата». Чтобы убить носителя, его организм надо практически полностью уничтожить, например, попасть в него фугасным снарядом. А без устранения Сталина или Фрунзе всё остальное теряет смысл, превращаясь в череду болезненных, но не смертельных ударов. Так. С этим всё более или менее понятно. Сделать, что-либо лично, или повлиять на ситуацию я не могу. Ну, или почти не могу. Оставим это на потом. Давай рассуждать дальше. Германия. По Германии информации к размышлениям практически нет. Что на данный момент мне известно? Про Гитлера ничего не слышно. Ни в газетах, ни по радио, ни от Никишина. А это крайне непонятно. На дворе, как ни как, тридцатый год. Вроде бы самое время для рывка к власти. И рейхсканцлер сейчас не старик Гинденбург, а вполне еще крепкий умница Зект. И где-то там Фриц. Так, оставляем лирику на потом. Что могут предпринять против Германии? Война? Не сейчас. Французы войны с Германией боятся до колик в животе. Поляки, при всей своей ляхости, пока во главе у них прагматик Пилсудский, не решаться, как бы на них не жали. Значит или деньги, или убийства, или и то и другое вместе. Зекта и Грегора Штрассера или хотя бы одного из них Фриц должен был снабдить доменом — гомеостатом. Если бы у него все получилось. Черт! Как не хватает информации.
