Будущую ядерную программу Великобритании можно было считать решенной. Окончательно. Или очень надолго. Хотя люди, её решившие, об этом даже не догадывались. Так часто случается, что когда решаешь одну задачу, одновременно решается еще одна. Фальшивый «алмазный король» весьма оперативно вывез всё оборудование в одному ему известном направлении. А через некоторое время и сам отбыл. Видимо, продолжать странствия. В данном случае Фортуна решала сыграть за правую сторону — начавшиеся изменения стали накапливаться. Как потом, возможно, скажут — образовался кумулятивный эффект.
С русским эмигрантом Зворыкиным получилось еще проще — у компании «Вестингауз» неожиданно сменился владелец. Которому совершенно, ну, то есть совершенно не нужен, оказался русский инженер. При всем уважении к его способностям. Найденный за привычным столиком в баре, где он привык обедать, забытый кем-то немецкий технический журнал со ссылками на его старые работы, придал правильное направление мыслям. А дорогу до германского консульства он выяснил у ближайшего полисмена. Лицо «свободного» рынка, бывает.
И еще одно событие, удостоившееся места в разделе уголовной хроники, совпало с описываемыми. В некоем австрийском городе выпал из окна, покончив жизнь самоубийством, некий А.Эйнштейн, рядовой клерк патентного бюро. Свидетели утверждали, что незадолго до печального события, он имел продолжительный разговор с представительным молодым незнакомцем, найти которого не удалось. А господин Пуанкаре из «золотой академии» получил от Макса Планка очень заманчивое приглашение для совместной работы в Германии. Совместной с ним и Петером Зееманом. Настолько заманчивое, что отказаться было невозможно. Фриц сильно-сильно не любил теорию относительности. Специальную.
Новиков
Оставшиеся до Цицикара километры проходили с постоянными боями. Японское командование бросало в бой все подразделения, которые могло снять с других участков. Сопротивление постоянно нарастало, и вместе с ним росли и росли потери. А потом, когда бойцы были уже на пределе человеческих сил, когда в поредевшие стрелковые роты были отправлены даже писари и повара, все, как отрезало. Объяснение получили из телеграммы Рокоссовского: «Харбин захвачен десантом кораблей Амурской флотилии. В районе Цицикара высажен воздушный десант. Идут уличные бои. Срочно на помощь. В бой с мелкими группами не вступать».
Замполит посоветовал провести митинг. «Сколько я уже здесь? Два года? А все никак не могу привыкнуть к этим постоянным митингам и собраниям. Все-таки я так и остался неисправимым циником. Видимо эта болезнь уже ничем не лечится».
— Какой митинг? Люди смертельно устали, с ног валятся, за рычагами засыпают.
— Вот поэтому, его просто необходимо провести. И выступать должен ты — командир. Тебе верят, на тебя надеются. Ты должен сказать для всех, а с коммунистами и комсомольцами я сам поговорю.
Новиков на минуту задумался, — «А ведь он прав. И моего слова действительно ждут. Не приказа, нет. Именно слова. Ну что ж, отец-командир. Ты взялся за гуж. Теперь тяни. И не ври. И ничего не придумывай».
— Хорошо. Завтра на рассвете, соберешь личный состав у штабного автобуса. Боевое охранение не снимать, наоборот усилить. А то чем черт не шутит, когда командир речь толкает!
В сером предрассветном освещении, все лица бойцов и командиров тоже казались серыми и безжизненными. Короткий четырех часовой сон (и это была невиданная роскошь за последние дни), не мог восстановить силы. Новиков видел, что многие пытаются уснуть стоя. Надо растормошить людей. Хотя бы на один день стряхнуть с них эту сонную одурь усталости!
— Товарищи! Бойцы и командиры! Я по себе знаю, что все — смертельно устали и, кажется, что нет больше сил. В Цицикаре гибнут наши люди. Гибнут десантники, в самый тяжелый момент пришедшие нам на помощь. Гибнут мирные граждане, с оружием в руках вставшие на защиту города. И России! Да России! Здесь мы защищаем свою страну! Свою Родину! Свои города и села. Свои семьи и своих любимых.
Новиков перевел дыхание и окинул взглядом обращенные к нему сотни лиц.
— Мы сегодня должны прорваться к городу. И не просто прорваться, а продержатся сутки, пока не подойдет подкрепление. Я не приказываю. Я прошу. Все у кого хватит сил. Все кому дорога Родина. Все… По машинам!
Новиков не знал, те ли слова он нашел. Он говорил так, как думал и чувствовал. К речи не готовился и чуда не ждал. И все же. Бойцы бегом направлялись к машинам. Вот взревел один мотор, другой, третий. Стали поступать доклады.
— Первый батальон. К движению готов! Все экипажи на местах.
— Второй батальон. Готовы.
— Стрелковый батальон — готов!
— Самоходки к бою готовы!
— Артдивизион к движению готов!
Подошел Ковалев, вскинул руку к козырьку фуражки.
— Товарищ командир Первого Отдельного Особого Танкового полка! — Именно так, с большой буквы. — Коммунисты и комсомольцы готовы выполнить свой долг перед Родиной до конца. Прошу разрешения первыми идти машинам с командирами коммунистами.
Новиков смотрел на Ковалева и не узнавал его. Всегда неунывающий, веселый, готовый острой шуткой подбодрить и поднять настроение, замполит был необычайно серьезен. Торжественно серьёзен.
— Разрешаю.
Ковалев протянул руку к микрофону.
— Разрешите, товарищ командир.
Новиков молча, передал микрофон.
— Полк, внимание! Говорит замполит Ковалев. Слушай мою команду! Коммунисты вперед!
Взревывая моторами на низких передачах, танки начали перестройку, не предусмотренную ни какими уставами и наставлениями. Пятнадцать танков вышли вперед и встали, образовав ударную группировку.
— Мне пора, командир.
Ковалев, придерживая полевую сумку, побежал к головному танку.
Новиков повернулся к пораженному увиденным Роммелю.
— Поведешь основные силы. Мое место сейчас там.
— Ты что Николай сдурел. Твое место здесь!
— Не сейчас. Позже.
Новиков уже бежал к своему танку. И куда только делась усталость. А в голове, как набат — «Коммунисты, вперед»!
— Механик! Заводи! Вперед!
И переключив тангету связи.
— Коммунисты! За мной!
К Цицикару прорвались и десантников выручили. Переправа через Нуньцзян, на глазах, у японцев приготовившихся взорвать мост через реку. Скоротечный, но от этого не менее кровавый, бой с прорывавшимися из Манчжурии японскими частями 3-й пехотной дивизии. Все слилось в один непрерывный, кошмарный, наполненный болью, кровью и пожарами день. И ведь продержались, и не сутки, а почти двое. На остатках сил и моторесурса продвинулись вдоль дороги еще почти на сто пятьдесят километров до станции Сярту, полностью отрезав равнину Сунляо от Центрального Китая. Наконец подошло подкрепление, и полк отправили в тыл, на отдых.
