Из «Тайной жизни»:
«Сыновья Лидии жили в Порт-Льигате, откуда до Кадакеса пятнадцать минут ходьбы. Там, у самого моря, стояла их жалкая лачужка с проваленной крышей, обвешанная рыболовными снастями. Там, сразу за кладбищем, начинается иссушенный, каменистый, инопланетный пейзаж — другого такого нет на земле. Утром, четкий и строгий, он светится какой-то дикой, горькой радостью, а в сумерках набухает болезненной жгучей тоской. Оливы, сияющие и парящие утром, на закате сереют, наливаясь тяжелым свинцом. Утренний бриз морщит волны улыбкой, а под вечер море у Порт-Льигата замирает озером, отражая небесную драму заката». Какая проза, а! Какая замечательная проза, поэтичная, близкая Лорке. С наслаждением и завистью цитировал я этот отрывок. Какой большой вышел бы из Дали писатель, займись он только литературой!
В Барселоне, откуда намеревались отправиться в Кадакес, Дали и Гала зашли в банк, чтобы обналичить чек. Там, как пишет Дали в «Тайной жизни», «…был поражен тем, что кассир чрезвычайно учтиво обратился ко мне:,Добро пожаловать, сеньор Дали!“ Если бы я знал, что известен всей Барселоне, то принял бы это как должное и, наверное, обрадовался такому свидетельству своей популярности, но я понятия о ней не имел и перепугался. Обернувшись к Гале, я прошептал:
— Он меня знает, а я его — нет!
Гала разозлилась — опять эти детские страхи, эта провинциальная неуклюжесть! Я расписался на обороте чека, но, когда кассир протянул за ним руку, заявил, что чека не дам, и объяснил Гале:
— Когда принесет деньги, тогда и отдам чек!
— Что он, съест твой чек, что ли?
— Может, и съест!
— Да с какой стати?
— А с такой, что я бы на его месте — съел!
— Да хоть бы и съел! Деньги твои никуда не денутся!
— Деться не денутся, да что толку? Все равно ни грибов, ни дичи на ужин нам сегодня не видать!
Кассир взирал на нас с бесстрастным видом — ему было не слышно, о чем мы говорим (я предусмотрительно отвел Галу в сторону). Наконец она меня убедила. Я подошел к кассе и, смерив служителя презрительным взглядом, кинул в окошко чек:
— Извольте!
Я так и не привык к унылой ненормальности людей, которые населяют мир, — приходится ведь с ними иметь дело! Нормальность ставит меня в тупик. Я-то знаю:,То, что может случиться, никогда не случается“».
Очень верно подмечено. В мире все все происходит так, как оно происходит. И в программу собственной судьбы человек не волен внести ни одной поправки.
Сальвадор объявился в родном Кадакесе со своей спутницей в марте 1930 года и купил за 250 песет у сыновей Лидии домишко площадью в двадцать один квадратный метр, без света и воды.
Узнавший о планах сына поселиться в Порт-Льигате нотариус Дали Куси был взбешен и, как мог, старался этому помешать. Галу и Сальвадора даже не пустили в гостиницу, и им пришлось снять комнату в пансионе, куда их устроила бывшая служанка Дали.
Они наняли плотника для ремонта ветхого жилья и, объяснив, что тому надо сделать, уехали в Барселону для чтения лекции, а когда вернулись, чтобы досмотреть, как идут дела, имели неприятный разговор с жандармами, действовавшими по наущению отца. У нотариуса, как у нас говорят, все было схвачено. Для Сальвадора это было просто кошмаром, он и представить себе не мог своей жизни где бы то ни было вне родины и совершенно был обескуражен таким оборотом дела. Но все же он твердо решил выстроить в Порт-Льигате дом, и в этом его поддерживала Гала, хотя совершенно непонятно, почему ей, избалованной комфортом парижанке, хотелось поселиться в этом захолустье, где проживало всего полтора десятка рыбаков.
Отец Дали был также тверд в своем намерении не допустить того, чтобы его сын жил тут с этой, как он ее называл, «ля мадам». Он даже написал письмо Бунюэлю, где откровенно угрожал сыну физической расправой, если он вздумает тут строить себе жилье.
Влюбленные вынуждены были, по настоянию жандармов, покинуть Кадакес и уехать в Париж. Дали страшно досадовал, что съемки на натуре «Золотого века», которые должны были начаться на скалах родного побережья в апреле, будут проходить без него.
Бунюэлю гнев фигерасского нотариуса не грозил, поэтому он, как и планировал, отправился на родину Дали со съемочной группой, где был и Макс Эрнст, игравший в этом фильме предводителя разбойников. Режиссер взял в массовку местных рыбаков, обрядив их в епископские одеяния, и вся эта киносуета наделала в Кадакесе много шума.
Перед отъездом Бунюэль снял на пленку отца Дали с его женой Каталиной, тетушкой Сальвадора. Любивший театр и кино, зная, что фильм Бунюэля носит антиклерикальные настроения, старый безбожник с удовольствием позировал перед камерой. Благодаря Бунюэлю мы знаем, как выглядел в действительной жизни этот человек, тиранивший художника. В ту пору ему было пятьдесят восемь лет. На этих документальных кадрах отец Дали со сладострастием ест морских ежей, курит в кресле-каталке трубку, ухаживает за садом. Видно, что этот человек привык властвовать, у него крутой характер, и он не спустит обиды никому, даже самому близкому человеку. Видим мы и его жену. Она двенадцатью годами его моложе, но выглядит почти ровесницей, и в ее взгляде нет ничего, кроме испуга.
В Париже Гала заболела плевритом, и для поправки здоровья они отправились в Малагу, на родину Пикассо, чтобы пожить несколько недель на море. В крошечной рыбацкой деревушке под названием Торремолинос стоял на скале прямо над морем странный дом, выстроенный давно каким-то взбалмошным, помешанным на романтике, англичанином. Его приспособили под гостиницу, где и поселились Гала и Дали. Торремолинос оказался райским местечком — море, яростно палящее солнце и заросшее ярко-красными гвоздиками побережье. Здесь Гала опять же не стесняла себя никакой одеждой, ходила в одной коротенькой красной юбочке с обнаженной грудью. Местные относились к этому равнодушно, зато посещавшие Дали поэты и литераторы были шокированы вольным поведением любовницы великого, как величала его малагская пресса, каталонского художника.
Они загорели там до черноты и, весьма довольные отдыхом, вернулись в Париж, заехав на пару часов в Кадакес, чтобы посмотреть, как идет ремонт дома. Они намеревались, несмотря на недовольство отца, провести здесь лето. Плотник постарался, жить там уже было можно. Правда, когда Дали послал фото этого строения своему благодетелю виконту де Ноай, на чьи деньги строился дом, тот не без яда заметил, что если бы Дали не преуспел в живописи, то нашел бы себя в архитектуре. Виконт, надо сказать, очень увлекался садоводством и зодчеством и знал в этом толк.
Глава восьмая
О том, как Дали осенило написать растекшиеся часы, о путешествии в Америку, о примирении с отцом, встрече с Лоркой и о том, как Дали и Гала чудом избежали смерти
Гала решила окончательно порвать с Элюаром после того, как он летом 1930 года заявился в Порт-Льигат со своей любовницей Нуш. Формально развод состоялся в июле 1932 года, при этом Гала признала за собой факт супружеской измены, не стала добиваться раздела денег и имущества, а также того, чтобы ее дочь Сесиль оставалась с ней, — четырнадцатилетняя девочка была отдана на попечение Элюару.
