Так оно и есть на самом деле. В микромире полно мистических тайн и загадок. Если в макромире, например, положение и скорость любого тела в любой момент могут быть точно измерены, то место и скорость атомной частицы одновременно вычислены быть не могут. Физик Гейзенберг, которому принадлежит это открытие, назвал его соотношением неопределенностей и сделал вывод, что мир атома недоступен наблюдению, не будучи разрушенным. Картина микрофизических состояний предстает исследователю либо в корпускулярном, либо в волновом обличии. В первом случае познается энергия и скорость объекта наблюдения, во втором — место и время. «Если ставят эксперимент, — говорил Гейзенберг, — который точно показывает, где она (частица) находится в данный момент, то движение нарушается в такой степени, что частицу после этого нельзя найти снова. И наоборот, при точном измерении скорости картина места полностью смазывается». Нильс Бор, автор теории дополнительности, дает и такую формулировку: «Понятия частицы и волны дополняют друг друга и в то же время противоречат друг другу; они являются дополняющими картинами происходящего». И физическим законом провозглашалась не достоверность, а вероятность, не реальность, а возможность, «потенциально существующее».
Эйнштейн был не согласен с этими учеными. Для него постулат о «свободе воли» электрона был неприемлем, потому что колебал священный принцип причинности и взрывал гносеологию изнутри. Война умов длилась четверть века, и Эйнштейн в конце концов вынужден был признать подтвержденные математическими расчетами факты, но все равно величал Нильса Бора играющим в кости божеством и мистиком.
Дали заглядывал, как и мы только что, в книги по ядерной физике, поэтому, конечно, знал строение атома. Его поразило, что вокруг ядра суетятся эти самые частицы, не соприкасаясь. Он с юности исповедовал теорию несоприкосновения тел, терпеть не мог физических контактов ни с кем, кроме Галы (о том же пишет и в романе «Тайные лики»). И то же самое существует в микромире! Мир материальный, оказывается, устроен на духовных началах!
И вот на принципе неприкосновения построена вся композиция «Атомной Леды», архисложнейшая, надо сказать, композиция. Чтобы ее построить, Дали пришлось обратиться за помощью к математику, румынскому князю М. Гике, который и помог рассчитать пропорции.
Здесь впервые, как утверждал художник, море изображено парящим, оно не соприкасается с дном; также не соприкасаются Леда с лебедем и все прочие предметы и элементы картины.
На эту тему будет написана еще не одна работа: «Дематериализация носа Нерона», известная и под названием «Расщепление атома», «Равновесие пера», «Движущийся натюрморт», «Ядерный крест» и другие, а также «Мадонна Порт-Льигата», «Ультамариново-корпускулярное Вознесение», — но в этих и других, написанных на евангельские сюжеты, как бы объединяются темы атомной мистики и христианства, и об этом мы поговорим попозже.
В Америке был показан на выставке 1947 года лишь незавершеный эскиз «Атомной Леды», полностью работа будет завершена уже в Порт-Льигате. В эту картину Дали вложил излишне много кропотливого творческого труда, и это чувствуется в академической сухости деталей, да и лебедь кажется поэтому бутафорским. Лицо Галы, в отличие от тела, не совсем соответствует представлениям об античной красоте; в первом законченном варианте 1948 года Гала изображена блондинкой и без лебедя. Нет предметов на переднем плане и скал на заднем, отчего фигура в целом кажется более гармоничной.
Во второй половине 40-х годов Дали написал много портретов американских толстосумов. Играя безупречной техникой, он перегружал холсты многочисленными деталями, позволяя себе иной раз иронично, иногда подобно Гойе — с едким сарказмом изображать своих богатеньких персонажей. Но они не слишком обижались. Исключением стала княгиня Гурьелли, в действительности никакая не княгиня, а просто Елена Рубинштейн, держательница модного косметического салона. Так вот, ей портрет не понравился (она изображена в виде высеченного в скалах бюста с диадемой в волосах и несколькими ожерельями — в жизни она всегда носила на себе много драгоценностей), зато понравился сам художник, и они подружились. Он посвятит ей не одну страницу в своей книге «Неисповедимая исповедь». Она очень ловко умела воровать чужие дизайнерские идеи, поэтому обычно болтливый Дали старался при ней держать язык за зубами.
Не обижались богачи и на другие экстравагантные выдумки сюрреалиссимуса. Как-то в Лос-Анджелесе, где проходила очередная выставка Дали осенью 1941 года, было решено провести вечеринку на тему «Ночь в сюрреалистическом лесу» под предлогом сбора денег для бедствующих в эмиграции европейских художников. Для создания соответствующей обстановки Дали потребовались даже звери из местного зоопарка. Было приглашено много гостей, в том числе и голливудские звезды, приехал и Хичкок с женой. Во время ужина в имитированной пещере с потолком из мешковины на одного из гостей выпрыгнула с блюда живая, но облитая соусом, жаба. С ним чуть не случился инфаркт.
Жизнь в Америке настолько обрыдла Дали, что он просто бредил родиной. И сразу после окончания войны хотел ехать домой, несмотря на предостерегающие письма Элюара, что в Европе разруха и голод и торопиться возвращаться не следует. Да и расчетливая, жадная до денег Гала хотела и дальше пожинать плоды неслыханной популярности мужа в «стране желтого дьявола».
Прошло еще целых три года после войны, прежде чем Америка отпустила блудного сына к родным пенатам. За время войны о художнике Дали в Европе стали забывать, его имя редко упоминалось в печати даже в Испании, теперь уже франкистской. Но в 1946 году каталонский писатель Хосеф Пла поместил в барселонском журнале «Дестино» статью под названием «Сальвадор Дали с точки зрения жителя Кадакеса», где смотрел на художника сквозь призму каталонского патриотизма, заявляя, что только ампурданец, знающий, что такое трамонтана и слепящий свет ампурданского солнца, способен сполна оценить Дали. Сделал он и восторженный анализ «Тайной жизни», запрещенной в Испании книги, которую Пла подсунул старший Дали.
В то время старик решил оставить нотариальную деятельность, и по этому поводу тот же журнал откликнулся статьей другого каталонского писателя и критика — Мануэля Бруне, напомнившего читателям, что предки Дали родом из Льерса, пристанища ведьм, чем наводит на мысль, откуда взялось колдовство картин сына почтенного нотариуса. Позже Мануэль Бруне поможет сестре художника написать мемуары, чем разгневает Дали, посчитавшего книгу сестры лживой и порочащей его имя, и он сделает фамилию писателя нарицательной и будет называть ему подобных брунеями.
Статья Хосефа Пла понравилась Дали, и он был очень рад, что таким образом готовится почва к его возвращению. Через тот же журнал он известил о своем намерении по возвращении домой выставить в мадридском Музее современного искусства семь или восемь работ из личной коллекции.
Летом 1948 года художник вместе с женой, не очень хотевшей покидать золотоносную Америку, сел на пароход и благополучно прибыл в Гавр, откуда сразу же выехал в Фигерас.
Глава одиннадцатая
О приезде на родину, ссоре с сестрой по поводу ее мемуаров, смерти отца, счастливой жизни в Порт-Льигате, гостях и фанатах, картинах на христианские сюжеты
Сверкающий никелем огромный кадиллак остановился у родного дома в Фигерасе. Столь шикарных автомобилей жители родного города Дали еще никогда не видели и были шокированы и удивлены таким ярким проявлением успеха их земляка.
