У нее достаточно просторная каюта – лучшее из того, что может предложить торговое судно. Она пообещала за нее щедрое вознаграждение от Министерства по возвращении в Галадеш. «Пенни за фунт, – размышляет она. – Дороже груза этот торговец еще не возил…»
Она смотрит в иллюминатор. С той стороны волнуются Южные моря, но в стекле отражается большой темный офис и тиковый письменный стол.
Наконец в офис входит тетушка Винья, вся встрепанная и замученная. И принимается яростно перебирать бумаги на столе, выдирать ящики, грохотать дверцами.
– Где оно? – бормочет она. – Где оно? Эти вопросы, эти проклятые вопросы!
Она хватает стопку бумаг, проглядывает их – и сердито вышвыривает в мусорное ведро.
– Похоже, – говорит Шара, – встречи прошли не очень-то гладко.
Винья резко вскидывает голову и озадаченно смотрит на Шару в окне.
– Ты…
– Я.
– Ты что делаешь? – приходит в себя Винья. – Да тебя арестовать за такое мало! Чудо на Континенте? Это государственная измена, чтоб ты знала!
– Что ж, тогда очень хорошо, что я уже не на Континенте.
– Что?!
– Это, как нетрудно заметить, вовсе не мой кабинет. – И Шара обводит рукой каюту. – Ты видишь меня в каюте судна, идущего по Южному морю. Курсом, естественно, на Галадеш.
Винья открывает и закрывает рот. Но продолжает молчать.
– Я возвращаюсь домой, тетя Винья, – говорит Шара. – Ты не можешь больше удерживать меня за границей.
– Я… еще как могу! Только попробуй вернуться! Я тебя тут же в тюрьму упрячу! Да я тебя под изгнание подведу! Неподчинение приказам Министерства иностранных дел – это измена! И мне… Мне плевать, что ты тут у нас известная личность, ты даже представить себе не можешь масштаб моих полномочий! Я тебя закопаю и мне слова никто не скажет!
– И что же это за полномочия, тетушка?
– Я имею право ликвидировать любые угрозы Министерству иностранных дел, не консультируясь ни с кем и в режиме полной секретности, я никому не подотчетна! Никакой надзорный орган, мать его, мне не указ!
– Значит, именно это, – медленно выговаривает Шара, – случилось с доктором Панъюем?
Праведный гнев Виньи мгновенно улетучивается. Она поникает, словно бы из нее вынули спинной хребет.
– Ч-что?
– Я бы на твоем месте, – говорит Шара, – присела.
Но Винья, похоже, не в силах двинуться с места – слишком ошарашена.
– Ну, как хочешь, – пожимает плечами Шара. – Я буду краткой. Скажем так. У меня есть впечатление, что где-то среди телеграмм и приказов и прочих исходящих сообщений Министерства – во всех этой куче совсекретных, не предназначенных для посторонних глаз, никем не досматриваемых и технически не существующих депеш – есть приказ какому-нибудь не слишком разборчивому бандиту на Континенте. Который уведомляет его об угрозе национальной безопасности в лице доктора Ефрема Панъюя в университете Мирграда, и что он или она уполномочены ликвидировать его без лишнего шума, а также обыскать офис и библиотеку и уничтожить все конфиденциальные материалы.
Шара поправляет очки:
– Ведь так?
Лицо Виньи заливает смертельная бледность.
– Ты ведь и эту беседу хочешь завершить таким же образом, правда, тетушка? – говорит Шара. – Но ты хочешь знать, что я знаю и как я это узнала. Ты хочешь узнать, знаю ли я, к примеру, почему доктора Панъюя назначили национальной угрозой, – точнее, знаю ли я, что ты это сделала по очень личным причинам.
Шара ждет, но Винья молчит и не шевелится. Только на щеке жилка дрожит, но, может, ей кажется.
– А я знаю, – безжалостно продолжает она. – Я знаю, тетушка. Я знаю, что ты – из числа Благословенных, Винья. Я знаю, что ты – потомок твари, которая снится в кошмарах добропорядочным сайпурским гражданам.
Винья смаргивает. По щекам у нее текут слезы.
– Ефрем Панъюй за время пребывания в Мирграде дознался об истинных родственных связях каджа, – говорит Шара. – И он, будучи честным и ответственным сайпурским исследователем, отослал тебе отчет – не подозревая, что тем самым подписал себе смертный приговор. Потому что для него истина всегда оставалась истиной, и было немыслимо скрыть ее.
Винья, успешно сопротивлявшаяся возрасту почти пятнадцать лет, опускается в кресло медленно-медленно, как настоящая старуха.
– Естественно, тебе это не понравилось, – говорит Шара. – Как и каджу – он тоже очень расстроился, когда об этом узнал. А Ефрем, естественно, планировал предать огласке результаты исследования: в конце концов, он же был историк, а не шпион. Поэтому ты и среагировала на него, как на угрозу национальной безопасности. И приказала его, как вы говорите, ликвидировать.
Винья сглатывает слюну.
– Это ведь так, тетушка Винья?
Винья целых полминуты пытается заговорить и не может. Наконец она выдавливает из себя тихое:
– Я… я просто хотела, чтобы это исчезло. Хотела жить дальше так, словно бы я этого не слышала.
Иллюминатор покрыт солеными брызгами. На палубе кто-то отпускает шутку, слушатели разражаются ехидным смехом.
– Зачем? – спрашивает Шара. – Почему ты разрешила мне остаться в Мирграде? Ты же знала, что я могу дознаться правды. Почему ты не воспользовалась служебными полномочиями и не перевела меня в другое место?
– Потому что я… испугалась.
– Чего?
– Тебя, – признается Винья.
– Меня?!
– Да, – кивает та. – Я всегда боялась тебя, Шара. С самого твоего детства. В Сайпуре всегда лучше относились к тебе, чем ко мне, – из-за твоих родителей. А у меня много врагов. И им было бы очень легко оказать поддержку тебе – и скинуть меня.
– Так вот почему ты разрешила мне остаться в Мирграде?
– Я знала, что, если заставлю тебя уехать, это вызовет у тебя подозрения! – говорит Винья. – Ты так привязываешься к людям… Если бы я встала у тебя на пути, ты бы лишь ожесточилась и продолжила упорствовать. И я подумала: мы же уничтожили записи Ефрема. Ты погорюешь с неделю, а потом уедешь из Мирграда. Получишь новое задание – и все само рассосется.
– И тут люди Вольки напали на усадьбу Вотровых, – говорит Шара. – И все изменилось.
Винья качает головой:
– Ты не представляешь, что я пережила, прочитав этот отчет, – говорит она. – Оказывается, я не только веду свой род от… чудовищ, но и все, чего я добилась, оно вдруг стало… незаконным! Незаконным таким приобретением! Словно бы мне все поднесли на блюдечке! Мне было тошно, мне словно пощечин надавали! Ты понимаешь, что это значит, какие последствия может иметь? То, что я – и ты, кстати! – в родстве с богами!
Шара пожимает плечами:
