Сигруд свирепо рычит и пихает кинжал в ножны. И медленно идет обратно, ощупывая стены. Ни одна не подается. Водитель, похоже, просто растворился в воздухе.
Сигруд вздыхает и почесывает щеку:
– Снова-здорово…
Я камень под деревом.
Я гора под солнцем.
Я река под землей.
Обитель моя – в пещерах среди холмов.
Обитель моя – твое сердце.
Я видел, что ты хранишь в нем.
Я видел, что живет в разуме человеков.
Я – правосудие. Я – справедливость.
Я – Колкан, слушайте меня и повинуйтесь.
Колкастава. Книга Вторая
Запечатленная память
Офицерская столовая в полицейском управлении Мирграда – отличный наблюдательный пункт. Отсюда прекрасно видно, как нарастает паника, – потому что в большие окна прекрасно просматриваются приемные, где от души скандалят политики, репортеры, взбешенные граждане и родственники заложников. А еще оттуда прекрасно видны комнаты для допросов, где мирградские полицейские тщетно пытаются разобраться, кто тут подозреваемый, кого надо отправить в больницу и что же им все-таки делать с Сигрудом, будь он неладен.
– Не скрою, для меня это совершенно новый опыт, – тихо произносит Шара.
– Правда? – удивляется Мулагеш. – Я-то думала, уж пару раз вас точно должны были арестовывать.
– Нет. Ничего подобного. Меня – никогда не арестовывали. На то я и координатор. У руководителей свои профессиональные преимущества.
– Наверно. Выглядите очень спокойной для человека, на которого только что совершили покушение. Как самочувствие?
Шара пожимает плечами. На самом деле она чувствует, что оказалась в комичном положении: в самом деле, сидит тут и чай прихлебывает за компанию с Мулагеш. А вокруг вон что творится. Благодаря их статусу – ну и тому, что Мулагеш в хороших отношениях с полицейским руководством, – их тут же отделили от других вызволенных заложников. Мулагеш сидит с пакетом льда у глаза и то и дело рычит насчет того, что «надо было быстрей, мать его за ногу, поворачиваться». И фырчит, что так ей, «старой калоше», и надо. Губернатор уже оповестила ближайший аванпост, и скоро сюда прибудет небольшой взвод сайпурских ветеранов – на всякий случай. Пусть охраняют. Шара ничего не говорит вслух, но идея ей не нравится: собственная охрана зачастую только мешает драться с противником. И потом, Сигруд – самая лучшая охрана. Вот только Сигруд на данный момент сидит и остывает в одиночке. А схваченный живым налетчик заперт в крохотной камере, обычно резервируемой для самых опасных преступников.
Офицер доливает чаю, и Шара тут же его выпивает.
– Это четвертый чайник, – предупреждает Мулагеш.
– И что?
– Ничего. Вы всегда столько чаю выпиваете?
– Только при исполнении.
– Такие люди, как вы, всегда при исполнении.
Шара пожимает плечами, делая очередной глоток.
– Если продолжите поглощать чай в таком темпе, обзаведитесь хорошим урологом. Не помешает.
– Как глаз?
– Отвратительно. Я пропустила удар – это унизительно! Но случались со мной штуки и похуже.
– Ну будет вам. В конце концов, в стычке победа осталась за вами.
– В прежние деньки, – вздыхает Мулагеш, – я таких кретинов одной левой укладывала. А теперь уж нет, куда мне. Эх, я бы все отдала… – тут она кривится от боли, прощупывая фингал, – …за молодость. Хотя… вряд ли даже в самые лучшие времена я бы сумела сравниться с вашим человеком. В доме он выступил на отлично. Где вы его отыскали?
– В очень неприятном месте, – честно отвечает Шара.
И она медленно погружается в размышления. Тревожные крики и вопли постепенно затихают, и она начинает составлять список.
С Шариной точки зрения, хороший список – это половина успеха в работе оперативника. Вторая половина – хороший запас терпения. Если вдуматься, шпионаж – не что иное, как сбор информации и распределение ее по категориям. Объект нужно определить в нужную группу. Выяснить, где находится объект, и почему мы можем быть в этом уверены. Кто у нас еще есть в этом регионе. Вот мы выделили группы, теперь нужно понять, какому уровню опасности они соответствуют. И так далее и так далее.
Поэтому, когда Шара оказывается в тупике, она распределяет свои мысли по разрядам, вымолачивая их, отделяя зерна от плевел, прогоняя через лабиринт размышлений, пытаясь выжать каплю истины из уже известного. Так, в ходе самодопроса, появляется бесконечный список примечаний, характеристик, категорий и исключений.
Факт: На меня напали меньше чем неделю спустя после убийства Ефрема Панъюя.
I. Я не уверена, что это именно на меня совершали нападение.
А. Тогда на кого?
1. Во хочет поставлять оружие в Сайпур. Достаточная причина, чтобы его тут укокошили.
а. А почему тогда они не убили Во сразу? Могли бы застрелить прямо с порога комнаты, как только увидели.
б. Он еще не заявлял публично о своих намерениях.
1) Это еще ничего не значит – могла быть утечка.
II. Ефрема забили насмерть каким-то тупым инструментом прямо в рабочем кабинете. А эти люди выглядели профессионалами.
А. Это ты так думаешь. Между прочим, того, кто убил Ефрема, не поймали. Вот тебе доказательство высочайшего профессионализма убийцы.
1. Профессионализм и некомпетентность местных властей – две большие разницы, как здесь выражаются.
Б. На Ефрема могли напасть из-за его поездок на Склад. А ни я, ни Во к хранилищу отношения не имеем.
1. Но я же знаю, что он существует.
а. Навряд ли меня хотели убить исключительно по этой причине.
2. Мы, все трое, закоренелые еретики, с точки зрения обычного континентца.
а. Слишком общая характеристика. Под определение ереси на Континенте попадает буквально все.
Факт: Ефрем Панъюй что-то изучал в стенах Запретного склада.
I. Винья в курсе? Конечно, в курсе, как же иначе…
А. Мог ли Ефрем работать на Континент? Не предатель ли он?
1. Не будь дурой.
Б. А почему меня не поставили в известность? Что там такое запрятано, что мне знать не следует?
1. Да куча всего, еще бы.
2. Могли ли континентцы его убить, чтобы получить доступ к Складу?
а. Мулагеш абсолютно уверена, что в Склад, кроме Ефрема, никто больше не заходил.
В. Если Винья в курсе задания Ефрема, то почему она разрешила мне остаться?
