– Конечно. Ты же в больнице. Просто полежишь здесь еще немного, на всякий случай.
– Нет! Нельзя, мне нужно идти! Я должен… – И он возится на стуле, пытаясь встать.
– Что ты должен сделать?
– Я должен вернуться к остальным.
– К кому? К твоим друзьям?
Он сглатывает и кивает. Дыхание становится частым и тяжелым. Перед глазами у него сейчас мелькают дрыгающиеся тени, взрываются кислотные цвета, проносятся холодные огни…
– Ну полно, куда ты пойдешь в таком состоянии? – повторяет она.
Он пытается ответить на вопрос:
– Н-нет… мне нужно… идти…
– Боюсь, ничего из этого не получится, – успокаивающе говорит она. – Ты нуждаешься в уходе и лечении. Но мы можем предупредить твоих друзей. Где их найти?
– Где? – растерянно переспрашивает он.
– Да. Где живут твои друзья?
– Они… они в другом месте. Это место из другого места. Мне… мне так кажется.
– Хорошо. А где находится это место?
Он трет глаза. А когда поднимает взгляд, Шара видит, что там лопнуло несколько сосудов.
– Где? – повторяет она.
– Это… это не такое место, как здесь. Оно… древнее. Где все так, как должно быть.
– Как должно быть?
– Да, как должно быть. Все должно быть так, как там.
– А как ты попадаешь в то место, где тебя ждут друзья?
– Трудно объяснить.
И он смотрит на лампу под потолком. Потом в сторону, словно ему больно смотреть на свет. А потом мямлит:
– Мир… он стертый. То есть истертый.
– В смысле?
– Он неполон. Город неполон. Есть места, где что-то стояло, а теперь пусто. Его забрали. Соединительная… – тут он мучительно морщит лоб, – …ткань. Но все это можно увидеть. Попасть туда. В то место. Если ты оттуда. Золото… закоптилось. Но все равно блестит. Жемчужина раскололась. Но город… все равно стоит. Он здесь… – и он стучит по груди… – он такой, как здесь.
– Значит, вот так люди исчезают?
Парнишка смеется:
– Исчезают? Какая… чушь…
Он находит саму эту идею настолько комичной, что едва не падает со стула.
Шара пытается зайти с другой стороны:
– Зачем ты пришел сегодня вечером на вечеринку?
– Сегодня вечером?
– Да.
– А… – и он обхватывает руками голову. – А вы уверены, что это было сегодня вечером? Это было так давно…
– Нет. Не давно. Всего-то несколько часов назад.
– Но я чувствовал, как сквозь пальцы утекали годы, – шепчет он. – Утекали, как ветер.
Тут он задумывается.
– Мы приходили за… металлом.
– За металлом?
– Да. Мы хотели купить, но получалось слишком медленно. Нам он не нравится. Мы его ненавидим. Но он был нам нужен.
– Вотров?
– Да. Он.
Шара кивает.
– А женщина имела к этому какое-то отношение?
– Кто?
– Ну… – тут она колеблется с мгновение… – ну эта… шалотница.
– Ах, она! – И парнишка снова хохочет. – Ой, представляете, мы понятия не имели, что она там окажется!
– Понятно, – тихо говорит Шара. – А для чего вам нужен металл?
– Мы не можем летать на кораблях из дерева, – говорит мальчик. – Нам так сказали. Они развалятся. Дерево слишком хрупкое.
Его глаза провожают в воздухе какой-то невидимый предмет.
– Ух ты… Красота какая…
Похоже, она перестаралась с дозой…
– Это вы с друзьями убили доктора Панъюя?
– Кого?
– Того шалотника-профессора.
– У шалотников не может быть профессоров. Умишком недотягивают.
– Я про того мелкого иностранного профессора, который святотатствовал.
– Все иностранцы – святотатцы. Само их существование – оскорбление веры! Есть только мы! Мы – дети богов. Остальные – они из праха и глины. Они живут и не платят нам дань! Вот где святотатство!
Он вдруг хмурится и скрючивается, словно от боли в животе:
– Ох…
– Сюда приехал человек, он занимался исследованиями в университете, – Шара говорит медленно и очень разборчиво. – Вы не хотели, чтобы он тут работал. Весь город не хотел, в смысле. Люди протестовали.
Парнишка трет глаза:
– Ох… Моя голова… В моей голове… там что-то есть…
– Он умер несколько дней назад. Припоминаешь?
Мальчишка скулит:
– В голове… у меня там внутри что-то есть…
И бьет костяшками пальцев по черепу – да так сильно, что слышен стук.
– Пожалуйста… помогите мне убрать его оттуда!
– Кто-то напал на него в университете. Его забили до смерти.
– Пожалуйста! Умоляю!
– Расскажи мне все, что знаешь о профессоре.
– Он у меня в голове! – визжит парень. – Внутри! Он там! Он так долго пребывал в заточении! Я хочу видеть свет, дайте мне увидеть свет!
– Проклятие, – бормочет Шара. Подходит к двери камеры и кладет руку на смотровую щель. – Ты хочешь увидеть свет?
– Да! – верещит парень. – Во имя всех богов, да!
– Отлично.
И Шара открывает щель. Внутрь просачивается свет.
– Ну вот, – говорит она. И разворачивается к арестанту: – Теперь ты расскажешь мне о…
Но парнишки больше нет.
И не только парнишки – половины комнаты тоже. Словно бы полкамеры залило черной водой, а в центре этой черной стены – маленькое отверстие. Оттуда бьет желтый свет. Желтый, как небо перед грозой.
– Ох ты ж… – выдыхает Шара.
Отверстие с желтым светом расширяется. В голову Шары кто-то лезет, безжалостно распахивая дверку громадными ручищами…
В голове напоследок мелькает: странно, ведь это я давала ему наркотик, а не он мне…
А потом Шара начинает видеть… кучу всего.
* * *
Перед ней – дерево, старое и перекрученное.
Дерево растет на вершине одинокого холма. Его ветки – как темный купол на фоне желтого неба.
Под деревом лежит камень. Темный и до блеска отполированный. Он такой гладкий, что кажется мокрым.
А в середине камня вырезано лицо. Шара с трудом различает его черты…
И тут раздается подобный грому голос:
КТО ТЫ?
