Воханнес почти на минуту застывает с отсутствующим взглядом. И только потом осознает, что ему задали вопрос:
– Мой металл?
– Да. Не думаю, что имелся в виду драгоценный металл – золото или серебро. Но ты сам говорил, что хотел бы стать экспортером природных ресурсов…
– Ну… я тебе говорил, что мой главный козырь – это добыча селитры… А селитра – не металл, как ты знаешь.
– Я в курсе, какие вещества относятся к металлам, а какие нет, – отвечает она. – Как ты помнишь, мы посещали одно и то же учебное заведение, Во.
– Да, да… А кроме селитры… – тут Воханнес чешет бровь, потом приглаживает ее, – …кроме нее, получается… только сталь. Но это же совершенно новый проект, про него никто…
– Сталь?
– Да. Никто на Континенте не производит сталь – потому что никто не может себе этого позволить. Очень дорого.
– А ты можешь?
– Да. Но речь, конечно, идет не об огромном производстве. Для выплавки стали нужна специальная печь. Ее дорого строить и дорого поддерживать в рабочем состоянии. Производство скорее экспериментальное, и я не особо в нем заинтересован – издержки колоссальные… И потом, в Мирграде же нет строительства – в смысле серьезного строительства, зачем нам сталь в таком количестве…
– Но ты производишь сталь?
– Да. И я понятия не имею, зачем она сдалась реакционерам вроде реставрационистов.
– Он сказал, что металл им нужен для кораблей, которые будут ходить по воздуху.
– Для чего?!
Шара пожимает плечами:
– Ну вот так он сказал.
– Да он просто псих. Бред какой-то. Ну и хорошо, теперь с этим все понятно, потому что я уж начал волноваться…
– Скажем так: этот человек был под воздействием определенных веществ. Но, увы, повторный допрос невозможен. Арестованный скончался.
– Как он умер?
Шара молчит. В памяти встает лицо мальчишки, охваченное пламенем, – огонь заливается ему в рот, и он пытается закричать…
– На данный момент не могу сказать, – говорит она. – Но все это было крайне неприятно. Вообще, все это крайне неприятно для меня, Во. И мне не нравится, что ты во все это замешан. Ты для них как громоотвод…
Она осторожно касается лежащей перед ней газеты:
– И пожалуйста, не надо усугублять ситуацию.
Воханнес изучающе смотрит на нее:
– Шара. Я очень надеюсь, что ты не предложишь мне сделать это. Хотя, похоже, все-таки предложишь.
– Но я все-таки рискну предположить, что к тебе заявились с визитами все твои союзники и прочие поддерживающие лица, – говорит Шара, – а также рискну предположить, что все они, пусть и разными словами, сказали одно и то же: что атака на усадьбу позволила тебе сколотить немалый политический капитал. На тебя напали, ты выжил – это серьезный козырь в игре. Я также рискну предположить, что и ты, и они полагаете целесообразным выжать из этого инцидента как можно больше репортажей в прессе.
– На меня напали, – сердито говорит он. – Я что, не могу публично указать на тех, кто за этим стоит?
– Нет. Не можешь. Во всяком случае, пока я иду по их следу, – отрезает Шара. – Я хочу, чтобы ты больше не светился в газетах, Во. И я не хочу, чтобы ты раздувал это дело.
Короткий смешок:
– Да неужели?
– Угу. Неужели. Это дело оказалось крайне заковыристым. Прошу тебя не усложнять ситуацию.
– Значит, речь о твоем деле? С ума сойти! Ты только что сошла с поезда, и вдруг оказывается, что мой город – это твоя подконтрольная территория? Твоя ситуация и твое положение? Теперь ты будешь нам указывать, что говорить и что делать? Боги… Не столь просвещенный человек, как я, Шара, сказал бы, что такое поведение характерно для…
Шара заламывает бровь.
Воханнес смущенно покашливает:
– Послушай, Шара. Я целую жизнь положил на то, чтобы построить карьеру в политике. Кучу денег на это угрохал. Я год за годом бился головой в невидимую стену вокруг этого Континента, пытаясь добиться помощи, финансирования, поддержки, достойного образования для населения. И вот сейчас, когда, похоже, у меня может что-то выгореть, когда, возможно, я смогу получить объединенную поддержку жителей Мирграда… ты хочешь, чтобы я опустил руки и ничего не делал? Выборы в совет Отцов Города – в следующем месяце!
– Это важнее, чем голоса избирателей.
– А я говорю не о голосах избирателей. Речь о судьбе города. И всего Континента!
– Вот именно ими я и занимаюсь.
– Судьба этих людей – в моих руках!
– И в моих, – жестко говорит Шара. – Только они об этом не знают.
– Да уж конечно! Универсальное оправдание на любой случай!
– Я тебе не враг. Я – твой союзник. Я была честна с тобой, Во. И это опасная для меня честность. Теперь ты должен довериться мне. Я хочу, чтобы ты избегал публичности. Недолго. Если твое движение действительно пользуется всеобщей поддержкой, кратковременное отсутствие лидера ему не повредит.
Он всегда был болезненно самолюбив и потому заглатывает наживку.
– Кратковременное, говоришь? Насколько кратковременное?
– Надеюсь, что минимальное по срокам. Чем скорее я разберусь с делом, тем быстрее ты сможешь вернуться к работе. И отпустить телохранителей.
– Одну секундочку! Каких еще телохранителей?!
Шара помешивает чай.
– Таких. Обычных телохранителей. Я приставлю к тебе сайпурскую охрану.
Воханнес окидывает ее неверящим взглядом и хохочет:
– Ты… ты собираешься заключить меня под стражу? Правда, что ли? Это нонсенс!
– Ты будешь совершенно свободен в своих действиях. До определенной степени, конечно. Они просто будут присматривать за тобой.
– Ты хоть представляешь себе, как ужасно это будет выглядеть? Как мне передвигаться по городу? С эскортом вооруженных до зубов сайпурцев?
– Я думала, мы только что все обговорили. В том числе и то, что тебе вообще нельзя выезжать в город, – сердится Шара. – Ты должен вести частную жизнь. Некоторое время. Надеюсь, я сумею обеспечить ее безопасность – естественно, если ты ко мне прислушаешься. Но ты можешь сократить это время… если сделаешь кое-что для меня.
– Батюшки… – Воханнес трет глаза. – Тебе от меня что-то нужно? Значит, так Министерство добивается того, чего хочет, от людей?
– Во. Шестнадцать человек погибли. Среди них люди, которые работали у тебя в усадьбе. Я вижу в этом очень серьезную проблему. Думаю, что ты должен относиться к этому так же.
– А я, знаешь ли, тоже считаю, что это все очень серьезно! Это ты говоришь, что мне надо сидеть на попе ровно!
