— О! — выдохнула Шани. Он успел подхватить ее, чтобы удержать от падения, и теперь его руки больно сжимали ее предплечья. — Простите…
Она тяжело дышала, и, когда подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо, ее дыхание обдало его теплой и чистой волной. Ее сочные губы походили на лепестки роз, а испуганные глаза напоминали полуденное небо Востока. С высоты своего огромного роста он глядел на нее как бы оценивая, но взгляд его, казалось, стал мягче, выражая удивление, а может, даже потрясение.
— Вы, наверное, Шани?
— Да, — произнесла она, удивляясь, что он не отпускает ее. — Да, я Шани.
— Шани… — он будто пробовал ее имя на вкус, обогащая его легким акцентом. — Какая прелесть. — Что именно он имел в виду, ее самое или только имя, она так никогда и не узнала.
Лицо гостя снова потемнело, когда ее отец подал голос из ближайшей комнаты:
— Андреас, ради бога, есть какой-либо способ заставить тебя одуматься? Выпивка! Шани подтвердит, что я капли в рот не брал до смерти жены, и каким потрясением было для меня… — он запнулся, выйдя к ним и увидев, что все внимание грека поглощено его дочерью, которую он так и продолжал держать за предплечья. — Шани, что ты делаешь?
Ей пришлось сделать небольшое усилие, чтобы высвободиться из ослабивших захват рук.
— Я нечаянно столкнулась с мистером Мэноу.
Оставив ее объяснение без комментариев, отец снова переключился на Андреаса, умоляя его сменить гнев на милость:
— Ты ведь тоже человек, не так ли? Как ты не можешь…
— Человек… — Андреас, не отрываясь, смотрел в лицо Шани, будто все остальное вдруг прекратило для него существовать, и, когда, скорее для себя, чем с целью ответа, он пробормотал: — Да, я тоже человек… — голос его прозвучал как-то странно и задумчиво.
Не поняв смысла этого невразумительного замечания, Шани решила поддержать отца.
— Простите, я слышала очень мало из того, о чем вы говорили, но уверяю вас, папа говорит чистую правду, — подтвердила она, чувствуя при этом, как горят ее щеки. — Он совсем не пил еще год назад, до маминой смерти. — Она все еще очень близко стояла к Андреасу и сама не подозревала, как прекрасна она была, глядя на него глазами, полными детской мольбы. — Прошу вас, не выдавайте его, мистер Мэноу. Он больше не будет пить, обещаю вам, что не будет.
— Я клянусь! — пылко заверил доктор Ривс. — Только дай мне шанс, прошу тебя. Ты ведь не выдашь меня? Я просто не могу поверить в это.
Андреас все еще был поглощен возникшим перед ним чудным видением, не обращая внимания на растущее замешательство Шани, а она с удивлением заметила, что взгляд его действительно смягчился. Неужели он, и правда, был способен уничтожить ее отца? Скорее, заключила она впоследствии, он намеревался запугать его. А когда они оба уже готовы были облегченно вздохнуть с чувством глубокой признательности, он ответил:
— Вы только что спросили, что вы можете сделать, чтобы разубедить меня, Ривс. Так вот, вы можете отдать мне вашу дочь.
Где-то в конце сада защебетала птица, и это было единственным звуком, пока все трое стояли и смотрели друг на друга. Тучи над домом сгустились, закрыв солнце плотной завесой. Шани взглянула вверх — не иначе как дурной знак свыше.
— Мне кажется, я не совсем тебя понимаю… — наконец произнес доктор, судорожно облизнув бледные пересохшие губы.
— Я согласен взять вашу дочь, — пояснил грек ровным, прохладным голосом. — Ничего необычного я в этом не усматриваю.
— Андреас, — проговорил доктор после напряженной и невообразимо долгой паузы. — Возможно, в твоей стране и принято выбирать себе девушку, а затем «соглашаться» на нее, но сейчас ты не в Греции.
— Однако я — грек, — ответил Андреас, одарив доктора милой улыбкой. — И жизнь свою строю по тем обычаям, к которым привык. Если я заберу Шани, то дам тебе слово, что буду заботиться о ней и… уважать ее.
Старик изумленно покачал головой, не в состоянии поверить в серьезность предложения грека. Сквозь волну охватившего ее замешательства в голове Шани возникло слабое сомнение относительно последних произнесенных Андреасом слов. То колебание, с которым он произнес «уважать ее», вызывало у нее ряд вопросов, о которых она, впрочем, тут же забыла, поскольку ответы на них интересовали ее не больше, чем все прочее, сказанное им.
— В моей стране девушками не торгуют, — ответил отец. — Однажды Шани влюбится и выйдет замуж, но мужа она выберет сама. Ее будущее в ее собственных руках.
— А ваше будущее в моих. — Сказано это было мягко, но вновь этот человек напомнил Шани дикого зверя, готовящегося к прыжку. Отец побледнел. Видимо, только теперь он в полной мере осознал, чего требует его коллега.
— Поверить не могу, что ты серьезно, — всплеснув руками, слабо воскликнул он. — То есть что ты действительно просишь ее руки…
Видя, как на глазах постарел ее отец, Шани, медленно приходя в ужас, поняла, что никогда в своей жизни Мэноу, по-видимому, еще не был столь же серьезен. А последовавшие затем слова грека не оставили у нее и следа сомнений.
— Я не привык терять свое время на подобные шутки. Я решил жениться на вашей дочери и требую, чтобы вы мне ее отдали. — Доктор не ответил, и Андреас тихо уточнил, в голосе его явно прозвучали угрожающие нотки: — Ваша дочь в обмен на мое молчание.
Вспомнив о том, что именно она героиня разыгравшейся драмы, Шани решила сказать свое слово и заговорила, с высоко поднятой головой:
— Только что вы упомянули о том, что вы грек и что жизнь свою строите по обычаям, существующим в вашей стране, но, как уже успел заметить вам мой отец, вы сейчас не в Греции. Здесь Англия, и требование ваше для западного общества выглядит по меньшей мере смешным. — Стараясь произнести эту фразу как можно выразительнее, Шани чеканила каждое слово.
Грек сдвинул брови и тихо угрожающе ответил:
— Смею вам заметить, смешным в данных обстоятельствах мне кажется ваше высокомерие. Отец ваш попал в весьма щекотливую ситуацию, его будущая карьера и доброе имя — все в моих руках, как я уже сказал. Вопрос только в том, как он теперь поведет себя. Захочет ли сохранить честь и достоинство, уважение пациентов и коллег, либо предпочтет до конца жизни стоять у позорного столба.
— Его работа — это его жизнь! — в отчаянии выкрикнула Шани. Высокомерие ее мгновенно улетучилось. — О, вы не можете его осуждать! — она сжала руки в кулаки. Факт, что они были полностью во власти этого человека, был неоспорим. Если б он только не увидел ее… Но он увидел ее и возжелал. Будто она, как и он, жительница Востока. И он мог себе это позволить, ибо держал сейчас ее отца железной хваткой. — Вы не можете так поступить с нами! Отец сделал ошибку, но, к счастью, все обошлось. Урок он усвоил, так почему бы вам просто не промолчать о случившемся? Он никогда больше не будет пить…
— Никогда, — опять повторил доктор. — Я тебе торжественно обещаю. — Голос отца дрожал, и Шани показалось, что, видя это, грек немного заколебался, но она не приняла во внимание ту примитивную похоть, которая пробудилась в нем при встрече с ней. Похоть настолько сильную, что галантность джентльмена и тактичность, которыми все же он обладал, — все это перестало существовать.
