В конце концов, Филипп решил, что ему не стоит торопиться с выводами. Там будет видно, рассудил он. А пока он должен приложить все усилия, чтобы вернуть расположение Виолы.
В это самое время Виола стояла посередине спальни Натали: изящно убранной комнаты с белыми шелковыми обоями с рисунком из крохотных набивных розочек, розовыми занавесками на окнах и таким же розовым покрывалом на кровати, — и пребывала в нелегких раздумьях. Вопреки заверениям Филиппа одежда Натали оказалась Виоле тесновата. Брюки с трудом налезали на бедра, юбки не сходились на талии. С блузками и кофточками обстояло не лучше: грудь Виолы была на пару размеров больше груди Натали.
Наконец после долгих примерок Виола остановилась на юбке из крепдешина с рисунком из желтых и оранжевых роз и темно-зеленых листочков. Эта юбка застегивалась сзади на «молнию», а корсаж по бокам имел резинки, которые позволили Виоле без проблем втиснуться в нее. Одно ей не нравилось: юбка оказалась короткой, выше колен, и была скроена по модели «солнце». Трикотажная майка-топ темно-зеленого цвета, со сборками на груди, выглядела еще более сексуально. Но Виола успокоила себя мыслью, что, если Филипп все же решил позабавиться с ней, его не остановят никакие целомудренные балахоны. Тогда какая разница, во что она будет одета?
К счастью, размер ноги Виолы полностью совпал с размером Натали. Осмотрев пеструю выставку обуви, Виола выбрала золотистые босоножки на средневысоком каблуке. Потом она наложила легкий макияж, воспользовавшись запасами все той же Натали, украсила распущенные волосы заколкой в виде золотистой орхидеи и вышла из комнаты.
Спальни выходили в длинный коридор второго этажа, по нему можно было пройти на деревянную галерею, из которой широкая лестница с резными перилами вела в гостиную. Планировка дома была совсем не такой, как в городском особняке Ланже. Там лестница на второй этаж находилась прямо в вестибюле, а не в гостиной. Здесь же все комнаты группировались вокруг огромной гостиной. Это было светлое помещение с сиреневато-голубыми стенами и мягкой мебелью, обитой белым шелком. Пол был скрыт под ковровым покрытием серо-голубого цвета. Только красный ковер деревянной лестницы вносил теплую ноту в прохладный интерьер комнаты. Впрочем, в такую жару не было нужды в теплых тонах обстановки.
Окна в гостиной заменяли широкие застекленные двери. Они вели в сад, спускавшийся террасами к огромному пруду. При виде водоема у Виолы мелькнула мысль о купании. Но она тут же отбросила ее как опасную. Нечего было и думать о том, чтобы купаться во владениях Филиппа Ланже. К тому же у Виолы не было с собой купальника.
Пока Виола любовалась садом, появился Филипп. Его волосы были еще влажными после душа, от рубашки исходил легкий аромат одеколона, показавшийся Виоле очень приятным. Зато выражение лица Филиппа совсем не понравилось ей, особенно его кроткая улыбка, которую Виола сочла лицемерной. Наверное, он принимает ее совсем за дурочку, если надеется ввести в заблуждение притворным раскаянием. Однако Виола решила придержать свои обличительные мысли при себе.
— Ну как ты? — спросил Филипп, подходя к ней. — Немного отдохнула? Во всяком случае, выглядишь ты великолепно. Я рад, что одежда Натали так хорошо подошла тебе.
— На самом деле мне ничего не подошло, кроме этой легкомысленной юбки и этой неприличной майки, — проворчала Виола. — Все остальное оказалось мне мало.
— Не переживай, в этом наряде ты смотришься необычайно сексуально, — поддел ее Филипп. — А вообще тебе надо чаще носить зеленый цвет, он очень идет к твоим глазам. Кстати, а почему тебя назвали Виолой? Ведь Виола — означает «фиалка», а у тебя глаза зеленые, а не голубые.
— Это сейчас. А когда я только родилась, они были голубыми.
— Да, у грудных детей так часто бывает. Но все равно твое имя тебе подходит. Просто ты не южная, а северная фиалка. Вот твои глаза и позеленели… от холода.
— Как поэтично! — Виола усмехнулась. — Филипп Ланже, ты случайно не пишешь стихи?
— Нет, к сожалению, природа обделила меня этим талантом, — ответил он, проигнорировав ироничные нотки в ее голосе. — Вообще, надо заметить, у тебя восхитительные глаза, прямо какие-то колдовские. А еще ты чем-то похожа на квартеронку.
— На квартеронку? — изумленно переспросила Виола. — То есть, по-твоему, в моей внешности есть что-то негритянское? Оч-чень мило!
— Ты что, обиделась?
— Да нет, почему же? — По губам Виолы скользнула провокационная улыбка. — Ведь, насколько я знаю, вы, южане, всегда ценили такой тип красоты. А если бы ты узнал, что в моих жилах и правда течет негритянская кровь? Почему бы, собственно, и нет: ведь в Филадельфии полно негров, и смешанные браки там совсем не редкость. Ну, закоснелый южанин Филипп Ланже? Как тебе такой сюрприз? Не очень приятно, да?
— Вовсе нет, — с улыбкой ответил он. — Почему ты думаешь, что я пришел бы в ужас от такого известия? Я южанин, но не расист. И потом, южные джентльмены всегда питали слабость к мулаткам и квартеронкам.
Виола возмущенно встряхнула головой.
— Да, представляю, как твои предки-рабовладельцы издевались над этими бедными женщинами! К счастью, северяне нашли в себе силы встать на защиту темнокожих невольников и избавили их от произвола плантаторов.
— Ради бога, Виола, — Филипп поморщился, — не повторяй эти глупости вслед за официальными учебниками истории. Твоим разлюбезным северянам было абсолютно плевать на негров. Они развязали войну, потому что позавидовали южанам. Нашему богатству, нашему привольному житью. А освобождение негров от рабства было только предлогом. И потом, вспомни историю и ответь мне, как повели себя северяне, когда освобожденные негры подались в северные штаты? Они пришли в ужас от такого соседства и стали притеснять негров как только могли. Лишь в последние двадцать-тридцать лет на севере, и в том числе в твоей родной Филадельфии, стали по-человечески относиться к темнокожим и цветным.
— Да, к сожалению, это так, — смущенно признала Виола. — Наверное, Север просто оказался не готов к тому, чтобы принять освобожденных рабов.
— Конечно, — съязвил Филипп, — любить ближнего на расстоянии гораздо легче, чем вблизи. Кстати, — прибавил он с лукавой улыбкой, — у меня есть дальние родственники, в жилах которых течет негритянская кровь.
— Не может быть!
— Однако это правда. В середине девятнадцатого века мой прапрадедушка влюбился в свою рабыню-мулатку. Она родила ему сына. Мой предок был вдовец, но жениться на бывшей рабыне он не мог: в этом случае наша семья оказалась бы в общественной изоляции, от нее бы все отвернулись. И дедушка отправил любовницу с ребенком во Францию. Там он купил ей небольшое имение и добился, чтобы сыну разрешили носить его фамилию. Когда молодой человек вырос, он занялся политикой, и вскоре император Наполеон Третий пожаловал ему дворянство. Впрочем, в этом не было ничего из ряда вон выходящего, потому что наша семья действительно имеет аристократические корни.
В глазах Виолы вспыхнуло неприкрытое любопытство.
