Я резко опустила оконную раму и примерно пять самых странных и тревожных секунд в моей жизни стояла, ухватившись за подоконник. Затем я перестала думать.
Когда я добралась до холла, Чарльз пытался вставить ключ в дверь. У него не получалось, потому что пользовался он только левой рукой, правой прикрывал глаз. Из маленькой ранки на брови сочилась кровь, попадая в левый глаз и стекая по лицу. На рубашке виднелись красные пятна.
Я словно фотоаппарат зафиксировала все эти довольно незначительные подробности.
— Я видела, как черепица упала на вашу машину, доктор Линси, — произнесла я будничным тоном. — Стекло в глаз попало? Я не разберу, потому что вы закрываете его рукой.
— По ощущениям оно размером с гору, — ответил от таким же будничным тоном, глядя на меня. — У меня еще не было возможности как следует рассмотреть глаз из-за крови. Извините за мой непрезентабельный вид.
— Пролитая кровь похожа на пролитое молоко — кажется, что ее больше, чем есть на самом деле. — Избитая фраза, но это было все, что я смогла придумать, увидев его глаз. Если бы не моя подготовка, меня бы вырвало. — Не совсем гора, но вытащить можно. Я сейчас…
— Очень мило с вашей стороны…
— Никаких проблем. Нет, не нагибайте голову. Просто не двигайтесь и, если возможно, не моргайте левым глазом. — Я приготовила свой маленький пинцет и фонарик. — Боюсь, будет немного больно. Готовы? — Мы оба затаили дыхание. — Все. Но глаз пока не закрывайте. — Я вновь проверила, посветив фонариком. — На поверхности больше ничего не вижу… нет… на нижнем веке ничего нет. Как ощущения в верхнем?
— Немного неприятно… Спасибо, что избавили меня от основной проблемы. Думаю, там осталась только грязь.
— Я посмотрю, если смогу вывернуть веко. Простите. Этого недостаточно. Чтобы сделать все нормально, мне надо стоять позади вас, а вы должны сесть. У вас в машине нет офтальмоскопа? Он бы мне очень пригодился.
— Он в моем кабинете. Я мог бы за ним сходить? — Он колебался. — И за стулом.
Моей первой профессиональной реакцией было «Через мой труп». После того, как я увидела расположение того осколка, другой реакции быть и не могло.
— Не думаю, что подниматься и спускаться в вашем лифте — хорошая идея. — Я посмотрела на его лоб. — У вас поверхностные ранки на лице. Я к ним прикоснусь. Не моргайте, если можете. Да. Поверхностные, но с ними тоже не следует тянуть. Правый глаз до сих пор сильно болит?
— Немного побаливает.
Пульс указывал на обратное.
— Стоять вам сейчас ни к чему. Я могу вынуть то, что там осталось, но вы должны сидеть. Лифт, конечно, предпочтительнее лестницы.
— Вы подниметесь со мной?
— Да, конечно. — Это был единственный возможный ответ, если только я не собиралась менять профессию. А я не собиралась.
Кабинет находился напротив столовой и больше походил на хорошо оборудованную лабораторию. На долю секунды, когда я вышла из лифта, меня посетили воспоминания.
— Не помню, куда положил офтальмоскоп. Думаю, он где-то в столе.
— Я смогу его найти! Присядьте сюда. Спинка кресла достаточно высокая, чтобы вы могли откинуть на нее голову, и достаточно низкая, чтобы мне было удобно делать свое дело. Садитесь очень осторожно… Все в порядке? Отлично.
— Держать этот глаз открытым?
— Да, пожалуйста. И неподвижным. Посмотрите… — я огляделась вокруг, потом нагнулась рядом с ним, чтобы наши лица оказались на одном уровне, — …на тот микроскоп на столе. Так ведь удобно?
— Совершенно точно. Вы много работали с глазами?
— Два месяца в офтальмологическом отделении младшей сестрой и три — в отделении хирургии глаза на четвертом году обучения. — Я встала позади его кресла. — Я сейчас выверну верхнее веко. Я просуну свою руку под вашей, и, когда возьмусь за него, вы отпускайте. Сейчас прикоснусь. Приготовились не моргать?
Чарльз улыбнулся:
— Приготовился. — Он подождал несколько секунд. — Что-нибудь существенное нашли?
— Только маленький осколочек и немного песка. — Я еще раз проверила. — Думаю, все чисто, хотя будет побаливать.
— Намного меньше. Огромное спасибо. Вам нужен офтальмоскоп? Попробуйте поискать в ящиках с левой стороны.
Он выглядел ужасно, но кровь из ранки идти перестала.
— Да. Теперь нужен офтальмоскоп.
В верхнем левом ящике лежало несколько блокнотов, старый медицинский молоточек и большая фотография улыбающейся Джозефины Эстли. Офтальмоскоп лежал на два ящика ниже.
Я собрала его, проверила свет, а затем присела на ручку кресла.
— Сначала правый глаз. Включаю свет. Следите за моей рукой, пожалуйста. — Я медленно передвигала руку вперед-назад и потом вверх-вниз. — Хорошо. А теперь левый. — Я повторила процедуру. — С этим все замечательно.
— А с правым?
— Маленькая царапина на роговице. Одну минутку, пожалуйста. — Будучи одной из юных леди сэра Джефферсона, я не могла бы смотреть в лицо маленькому человечку, если бы не провела повторный осмотр. — Оба, пожалуйста.
Он подождал, пока я выключила свет.
— Сэр Джефферсон Эванс?
— Именно он. Эванс — «Глаза Уэльса» и гордость больницы «Виноградники Марты». Нет-нет, доктор! — Я поймала его за руку, прежде чем он смог прикоснуться к правому глазу. — Уверена, вам хочется его потереть, но, прошу вас, не надо! Грязь туда не попасть не могла, а трение загонит ее еще глубже.
— Мне следовало помнить об этом. Простите.
— Это автоматическая реакция в подобных обстоятельствах. Я виновата, что заранее не предупредила.
— Еще одно наставление сэра Джефферсона для его юных леди?
— А то! — Я посмотрела на стеклянный шкафчик над умывальником. — Вижу спирт, ватные тампоны, мыло и полотенца. Могу я взять их и умыть вам лицо? — У меня были бинты в сумке, но я не хотела использовать их вне работы, когда имелась альтернатива.
— Да, пожалуйста, и большое спасибо. — Он потрогал свое лицо. — Боже мой! Отвратительно! Я прошу прощения. Могу я сначала умыться?
— Пока нет. — Я легонько дотронулась рукой до его плеча, но мое движение удержало его в кресле. — Просто немного запекшейся крови.
В его покрасневших глазах заплясали смешинки. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но потом передумал. И молчал, пока я не убрала все осколки с его лица и не занялась порезом.
— Я знаком с несколькими одноглазыми, кто считает Джефферсона Эванса лучшим врачом на Западе. Я никогда не видел его. Какой он?
— Ему около сорока, и он такой толстый, что поначалу не понимаешь, как он со своим животом сможет подойти к операционному столу. А потом видишь его руки. Они фантастически искусны. Я не люблю наблюдать за операциями, но, видя его в деле, получаешь… э-э… эстетическое наслаждение.
