— Нет, что ты, — промолвила Найана. — Я ничего не отменяю, просто… Ну, дома случился небольшой пожар, слуги бросились тушить… а я решила пока пройтись по свежему воздуху…
— Пожар! — Меххем округлил глаза. — Какое несчастье! Надеюсь…
— Нет, нет, все в порядке! — перебила Найана. — Упала лампа, много дыма, мало огня, ничего страшного. Слуги проветривают комнаты, и когда закончат, я возьму кого-нибудь из них и приду…
— Но зачем ждать! — воскликнул приказчик. — Идем, я дам тебе в помощь своих слуг.
— Но у меня и денег сейчас нет, — запротестовала Найана.
— Я что, не поверю в кредит дочери главного жреца?! — загорячился Меххем. — Пусть Овен превратит меня в жабу, если я оскорблю тебя недоверием!
— Но мне не престало… — начала было девушка, но напористый приказчик оборвал ее:
— Я вот что тебе скажу, светлейшая. Идем, пока не закончился молебен, и пока все наши товары в целости. Ты ведь знаешь, какие у нас ткани. Едва начнем торговлю — их сметут, оторвут с руками! В лавке будет не продохнуть, будет толпиться весь город. Тебе что, хочется толкаться среди купчих и офицерских жен? Пойдем сейчас, и сможешь без спешки выбрать самые лучшие материи. У меня есть пара таких отрезов — у жены самого Сына Овна, мир ее праху, не было такой красоты! Сторгуемся — и все женщины этого города умрут от зависти, когда ты появишься в платье из моей ткани! Сватов у твоих дверей будет роиться больше, чем пчел на летнем лугу. Небом клянусь.
Найана и сама не заметила, как под эти разговоры Меххем увлек ее к улице, ведущей к рынку.
Они были уже далеко, дома, сомкнувшись, закрыли собой Цитадель, и слуха Найаны не коснулись звон оружия, крики ужаса и стоны умирающих, вдруг заполнившие все пространство под сводами храма. Будь она повнимательней этим утром, то заметила бы, как вжимает голову в плечи сладкоречивый Меххем, как косится назад, и какие усилия прилагает, чтобы не припустить бегом, но двигаться неспешной размеренной походкой.
Глава семнадцатая
Западная граница Земли водолеев, лагерь армии атамана Глаза. Первый день Арисской ярмарки.
Кинжал был готов к тому, что его оставят до самого вечера не только без еды, но и без питья. Не из жестокости даже, а из равнодушия, попросту не озаботившись такими мелочами. Атаман сказал, что пленник понадобится ему вечером для разговора — подчиненные эти слова для себя в форму приказа переосмыслили: обеспечить сохранность пленника до вечера. Чтобы, во-первых, был к тому времени еще жив, а во-вторых, не поменял радикально своего местоположения.
Для выполнения второй задачи связанные за спиной руки Кинжала привязали к толстому стволу дерева. Накоротко привязали, но без излишних издевательств: пленник мог достаточно свободно выбирать между сидячим и лежачим положением. Кинжал, в планы которого побег не входил, все же не смог побороть искушения попробовать ослабить узлы. Этого требовала сама природа человеческая. Впрочем, все усилия были абсолютно тщетны, вязать Званцо умел. И все же, насколько возможно удобно устроившись на боку, Кинжал нет-нет да и возобновлял безнадежные и ненужные попытки, бережно ощупывая пальцами тугие переплетения веревки.
Что же касается необходимости оставить пленника в живых, то и для этого было сделано все, что требуется: а именно, его никто больше и пальцем не тронул. Про него словно бы забыли на время, и даже никакой специальной стражи выставлять не стали. Впрочем… какая нужна стража, если ты привязан к дереву в самом центре вражеского лагеря.
Приказа же кормить или поить никто не давал. О смерти от голода или жажды говорить не приходилось, так что Кинжал на подарки судьбы особо не рассчитывал. Однако пить хотелось, и чем выше поднималось солнце, тем сильнее. В полдень же одна из последних попыток осени притвориться летом начала доставлять Мекиту изрядные неудобства. В конце концов, он пришел к выводу, что никакого ущерба его гордости нанесено не будет, если он попросит воды.
Одна беда: просить было не у кого. Вот когда Кинжал с удивлением обнаружил в себе некоторую досаду по поводу отсутствия рядом с собой парочки бравых караульных. Конечно, в вышколенной армии караульным запрещено не то что общаться, а даже слушать охраняемых, но — если судить по всему увиденному — к перечню неоспоримых достоинств орды Глаза железная дисциплина не относилась.
Увы, Кинжал был предоставлен самому себе. Ну и дереву, если так можно сказать. Дерево закрывало от прямых лучей солнца, к дереву можно было довольно удобно прислониться, но как собеседник оно не смогло бы конкурировать с самым тупым из бандитов Глаза.
Орать же во все горло в толпу: «Эй, дайте воды!» Кинжал считал ниже своего достоинства. Считал он так довольно долго, два часа, а, может, и три, но затем начал сомневаться в непоколебимости своей позиции. Если б еще имелась хоть какая-то уверенность в том, что такой крик приведет к положительному результату…
Кинжал пытался отвлечься. Думать о чем угодно, кроме воды. Боги еще не придумали занятия более безнадежного! Вообще трудно по заказу не думать о чем-либо, но не думать о воде, изнывая от жажды!..
Как раз в тот момент, когда Кинжал, усиленно заставляя себя размышлять исключительно о предстоящем разговоре с Глазом, мысленным взором видел как тот протягивает ему большой запотевший кувшин, лицо капризной Удачи озарилась улыбкой.
Мимо Кинжала — совсем рядом — шла девушка. И даже бросила в его сторону полный любопытства взгляд. Раньше Мекит ее не видел, да он вообще не видел ни одной женщины в армии Глаза. Густая челка до самых бровей не позволяла разглядеть татуировку на лбу, но судя по одежде, девушка родилась в одной из восточных Земель. Близнецы или стрельцы… возможно, рыбы. Впрочем, сейчас это интересовало Кинжала в последнюю очередь.
— Красавица! — воззвал он, быстро поднявшись и постаравшись усесться с самым непринужденным видом, насколько это позволяли связанные за спиной руки.
Девушка остановилась в шаге от пленника и теперь разглядывала его пристально и без тени смущения. Что ж, это дало возможность и Кинжалу рассмотреть ее получше. Между прочим, она действительно была красива. Быть может, на вкус Мекита чуть крупновата — он всегда предпочитал женщин невысоких и стройных до худобы — но хороша. Черные волосы до плеч обрамляли плавный овал лица. Глаза, широко раскрытые, тем не менее вовсе не казались удивленными или тем более наивными — взгляд был лукавым и ироничным. Уголки пухлых губ едва заметно приподнимались, выдавая привычку их обладательницы много и с удовольствием смеяться.
Платье — обернутый от груди до колен длинный отрез грубой ткани — не позволяло в полной мере оценить фигуру девушки, лишь обозначая контуры высокой груди, узкой талии и красивой линии бедер.
Кинжал оторвался от созерцания, напомнив себе, что при всей приятности этого занятия, жажда от этого не уменьшается. Да и элементарная вежливость требовала продолжения начатого по его инициативе разговора.
