– Это ты съел на ночь что-нибудь не то! – язвительно ответила на это Молинка.
– Пирожок нашептанный? – Доброслав выразительно посмотрел на Лютаву.
А она удивилась: ему-то откуда знать про нашептанные пироги?
– Кто же тебя угощал – ты ведь не красна девица!
– Да видно, и моя любовь понадобилась кому.
– Мне она понадобится, когда мерин мерина родит! – Лютава рассердилась. – Вели развязать. Нам отойти надо.
Доброслав кивнул одному отроку и глазами показал на Лютаву:
– Развяжи вот эту. А вторую погоди пока. Пусть идет, и провожать не надо, нечего девицу смущать. Только если ты, красавица, из-за кустика не вернешься, я сам твоей сестре горло перережу. А если она не вернется – тебе. Ясно?
Ничего не ответив, Лютава с трудом села и стала растирать затекшие руки. Встать пока не получалось, все тело ломило, как у бабки Темяны перед ненастьем. Будило помог ей подняться и повел к опушке близкого леса.
Отослав его назад, Лютава обняла толстую березу, прижалась к ней всем телом и попыталась расслабиться, слиться с деревом, чтобы позаимствовать его сил. Помогло, стало легче. Ломота в теле постепенно уходила, перетекая в землю через корни березы, темными каплями падая в царство Марены. В голове яснело.
– Ты там что? – с тревогой позвал из-за куста Будило.
– Здесь я, здесь! – откликнулась Лютава. – Погоди, отдыхаю.
Мельком она подумала, что, в общем, могла бы уговорить березу отвечать ее, Лютавы, голосом. Сейчас, в русалий месяц, это совсем легко. Но это средство могло бы помочь, если бы ей требовалось просто уйти. Но так заморочить вятичей, чтобы увести и сестру, она пока неспособна. Сложные мороки на многих людей сразу умеют наводить только старшие волхвы – бабка Темяна, Росомана. А что Доброслав зарежет одну, если убежит вторая, она вполне верила. Они уже достаточно далеко от Ратиславля, чтобы беглецы не боялись потерять заложниц. Кто же его в Ратиславле так напугал-то?
– Чего ты хочешь? – спросила она у Доброслава, когда все уже расположились вокруг котла и хлебали уху.
Кормили пленниц по очереди – пока Лютава ела, Молинка сидела со связанными руками. Когда Лютава передала сестре ложку, руки связали ей, и теперь у нее появилась возможность поговорить.
– Чего я хочу? – Доброслав, налегая на уху, бросил на нее вопросительный взгляд поверх ложки.
– Зачем нас увез?
– В Гостилов доставлю, к отцу.
– А там?
– А как за вами приедут, велю сперва войско собрать и с нами на хазар идти.
– Велю! – повторила Лютава. – Не рано ли ты угренским князьям приказывать начал?
– В самый раз! – решительно ответил Доброслав, но Лютава видела, что он как раз в этом сомневается. – Твоя мать была из вятичей, а родне помочь не хотите! Да теперь, как смолянский князь помер, вам по старому ряду не жить.
– У вашего стремени нам теперь ездить! – издевательски пробормотала Молинка, дуя на горячую уху в ложке. Даже в таком невеселом положении она была не прочь поесть. – Сейчас, только онучи перемотаем!
– Да! – сердито подтвердил княжич. – И у стремени! Не хотите по-доброму – мы с вами по-иному поговорим.
Лютава молчала: ей надоела пустая перепалка. Сейчас, когда смолянский князь умер, а новая княгиня не дает о себе знать и старые уставы нарушены, Доброслав решил попробовать перетянуть угрян на свою сторону силой.
После еды, когда отроки спешно обмыли котел, а кострище прикрыли дерном, дружина Доброслава снова погрузилась в лодьи и продолжила путь. На этот раз пленницам связали ноги, оставив руки свободными, но что они могли сделать посреди реки? Сидя на корме, Лютава постоянно видела в локте от себя двух угрюмых отроков-гребцов. Вздумаешь шалить – так и огреют веслом по голове.
Как-то один ей подмигнул. Она отвернулась.
Плыли весь день. Миновали несколько весей, но на берег не выходили: Доброслав не рисковал общаться с данниками Вершины, хотя здесь жили в основном вятичские роды, пришедшие с Оки, да и едва ли в такой отдаленности от Ратиславля княжеских дочерей кто-то знал в лицо. Тем не менее, когда впереди опять показывались серые крыши на высоком берегу, девушек накрывали суконными свитами, так что их не только узнать, но и увидеть было нельзя.
Еще до сумерек приблизились к устью Угры. Миновали старый голядский городец Ильган: его разорил дед Братомер, воюя с непокорной голядью. Городец так и пустовал, площадка и оплывшие валы со сгоревшим частоколом зарастали кустами, хотя угрян вокруг жило немало и в ближнем же селище у бабы Темяны имелась родня.
Впереди лежала Ока, владения вятичей. Про Оку с ее многочисленными притоками и загадка есть: у каких семи матерей одна дочь и та своих матерей старше? Когда лодья выходила из Угры, Лютава быстро приподнялась, перевесилась через борт и опустила руку в воду. Кто-то из гребцов выронил весло, вскочил, схватил ее за плечи, дернул назад, бросил на дно – но она успела ощутить на ладони скольжение прохладных струй. Словно руку подала на прощание.
Но вот лодьи вышли в Оку, которая в этих краях поворачивала с полудня на восток. Путь лежал в верховья, приходилось двигаться против течения, и продвижение замедлилось. Лютава прислушивалась: в Оке правила другая хозяйка, с иным нравом. Несмотря на опыт хождения в Навь, Лютаве было тревожно, неуютно, даже страшновато. Впервые в жизни она покинула пределы угренских земель. И хотя она, дочь князя, в доме которого гостили купцы и воины, побывавшие в далеких странах, не думала, как жители глухих весей, будто за нашей рекой весь белый свет кончается, все же и для нее на чужой реке начинался несколько иной белый свет.
На этот раз в сумерках пристали к берегу и начали устраиваться на ночлег. Для девушек даже наломали лапника, накрыли его травой, отроки одолжили им теплые шерстяные сукманы, но руки обеим после ужина снова связали. В течение всей ночи отроки сторожили их, сменяя друг друга.
Сон не шел. Думая о своем положении, Лютава чувствовала гнев и негодование. Она тоже понимала, что означает для племени угрян их с Молинкой похищение. Или Ратиславичи попытаются вернуть их и отомстить – тогда ее близкие родичи, отец, братья и прочие, пойдут в бой, из которого многие не вернутся. А если князь предпочтет переговоры – ей придется навсегда остаться среди вятичей и назвать своим мужем кого-то из рода князя Святомера. И что тогда станет с ее зароком? К тому же угряне будут обязаны дать-таки дружину для хазарской войны. Короче, все было плохо, и Лютава не шутя раздумывала, как бы побыстрее вырваться из рук вятичей. Но и те понимали, как много дает им обладание Вершиниными дочерями, поэтому не спускали с них глаз.
К следующему вечеру миновали устье Жиздры. Хоть одно в этом подневольном путешествии было хорошо: впервые в жизни Лютава увидела край, из которого была родом ее мать, и теперь озиралась с живым и даже трепетным любопытством, будто надеялась обнаружить здесь какой-то ее след.
