Глава 6
Лютомер с бойниками и Хвалислав с собранной дружиной тронулись в путь уже на пятый день после веча. До устья Угры плыли, дальше пошли по берегу: на реке их слишком легко было обнаружить, а угряне намеревались продвигаться тайно. Не теряя из виду реку, они пользовались дорожками и тропинками, которые проложили местные жители. На ночлег бойники и Ратиславичи устраивались по отдельности: людям и «волкам» не следовало смешиваться даже в походе.
Хвалислав особенно радовался этому разделению: в присутствии Лютомера, своего главного соперника, он и раньше чувствовал себя неуютно, а теперь тот сделался ему ненавистен. Сын бывшей хвалисской рабыни наконец осознал, что добиться почетного положения в роду он сможет, только если сын княгини Велезоры исчезнет с его пути. Когда Лютомер ушел в лес, Хвалису было только семь; он рос с привычкой, что владения старшего брата – Волчий остров. Туда же со временем ушли и два следующих брата, Славята и Бороня, по виду очистив для Хвалиса место возле отца. Но теперь стало ясно, что это не навсегда. И ему мало просто жить в Ратиславле, чтобы утвердить свои права на что-либо достойное.
Зато в ратиславльской дружине, оказавшейся под началом у Хвалислава, все смотрели на сына Замили с вновь пробудившимся уважением.
– Лютомер-то Вершиславич – он с бойниками своими, волками, а волки испокон веков в роду человеческом и не считаются, – говорил Неговит. – Он у князя первый сын, а коли он в бойниках, стало быть, среди сыновей его и считать нечего. А без него – княжич Хвалислав первый. Стало быть, старший.
– Имя-то ему князь дал княжеское! – подхватывал Глядовец, товарищ Неговита. – Стало быть, предназначил его в наследники себе. Вот как нас князь уважил – наследника своего нам в воеводы дал! Понимаешь, Миловите? – обращался он к сыну, которому как бы разъяснял это все, а сам поглядывал на княжича – слышит ли?
Это двое, а с ними еще один старейшина, Домша, с самого начала похода старались держаться поближе к Хвалиславу. Глядовец и Домша, жившие со своими родами неподалеку от Ратиславля, славились как умелые охотники и каждую зиму добывали немало мехов. Несколько раз тот и другой ездили с Неговитом в его торговые путешествия, а потом женщины их родов на праздниках повергали всех остальных в зависть и восхищение – ярким блестящим шелком, которым были отделаны их нарядные навершники, серебряными шелягами в ожерельях и бусами из разноцветного стекла.
На привалах, особенно ночных, когда в укромных местах разводились костры, а над ними вешались черные котлы, Неговит нередко принимался рассказывать о землях по Оке, куда лежал их путь, о далеких странах, хоть он уже рассказывал об этом не раз. Его слушали с удовольствием – чем еще заняться, пока похлебка варится?
– Что ты парням душу травишь? – как-то сказал Неговиту Толига. – Ты не забыл, куда мы путь-то держим? Нам княжон вызволить и домой скорее ворочаться. А ты тут распелся, как птица Сирин – будто мы на хазар воевать идем и все их сокровища завоевывать. Ага, двумя сотнями копий. Погоди, вот только онучи перемотаем!
– А что же и не пойти? – Неговит оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь лишний. – Двумя сотнями хазар не завоюешь, да что же, у нас на Угре и людей нет? Мужики повывелись, одни бабы остались? Ты сам-то подумай, Толигневе. Вырастил ты княжича, воспитал, а дальше что? Так и сидеть ему, ждать, пока сперва отец, потом оборотень ему стол угренский освободят?
– Ты о чем это, Негуша? – Толига выразительно выпучил глаза. – Тебе что же – князь не нравится?
– Да ну тебя, дурень! – Неговит махнул на него рукой. – Как это мне может князь не нравиться, когда мы с ним одного рода и пращур у нас общий? Что же я тебе, упырь лихой, родства не помнящий? Я тебе про что толкую?
– Вот я и не пойму, про что такое ты толкуешь! – Толига нахмурился.
– Про то, что Лютомер Хвалиса твоего сожрет и не подавится. А сам навек в лесу сидеть останется, с волками своими. Хоть Вершина и говорит: вот, вернется Лют из леса, женится, внуков мне родит! Жди! Уж лет семь этого счастья дожидаемся. А Люту ты помнишь, сколько лет? Я сам у бабки Темяны спрашивал, она ж его принимала – к Дожинкам будет двадцать пять! Уж если он до таких лет из Острова не вернулся – все уже, навек душа его лесу принадлежит. А если и придет в Ратиславль, все равно в душе волком останется. Недаром его княгиня от Велеса родила. Так что считай, Толига, нет у Вершины сына Лютомера. А Хвалислав – старший его сын. За него нам и надо держаться, если не хотим, чтобы правил нами волк лесной.
– Вот у тебя какие мысли! – Толига даже растерялся немного от неожиданности.
В Ратиславле, конечно, поговаривали, что старший княжич уж слишком долго задержался в бойниках, но сам князь пока был крепок и бодр, немедленной надобности в выборе наследника не имелось, и Ратиславичи особенно не задумывались над этим.
– Да не у меня одного такие мысли, чтоб ты знал. Многие так думают! Это ты, Толига, дальше носа не видишь, а слышишь только то, как за стол зовут.
– Зато ты, я смотрю, больно умный! – Толига даже отодвинулся слегка, намекая, что не желает иметь с этим умником ничего общего. – То, что ты надумал, Негушко, большой кровью пахнет! И не чужой, а нашей, ратиславльской! Чего ты этим добиться хочешь? Или впрямь волков испугался? Авось не съедят, не дрожи!
– Я не дрожу! А только не хочу, чтобы с волком во князьях мы и сами весь век в лесу просидели хуже волков! И мехов можно больше добывать, и меда, и воска, и шкур всяких. А полон знаешь какую цену имеет? Мне люди бывалые рассказывали. Все бы это брать да каждый год хазарам возить – не то что с бронзовых, с золотых блюд будем есть. А не с этих! – Он презрительно глянул на глиняный горшок с толстыми стенами и чуть кривоватый, вылепленный руками какой-то из ратиславльских женщин. – Или твоей жене в ожерелье шеляги не нужны?
– Да ну тебя! Сам как баба, только о шелягах и думаешь! И так уж два горшка в лесу закопали под кривой березой – мало тебе?
– А что толку? Закопаешь тут – девать-то некуда! Пока русин какой заезжий паволок привезет или там…
– Паволок ему! – опять перебил Толига. – Без порток ты, что ли, ходишь? Жена прясть-ткать разучилась? Паволоки ему нужны! Да пропади они пропадом! Далеко мы от хазар – и спасибо чурам! А то ведь сам в холопы угодишь – вот тебе и паволоки с шелягами!
Но Неговит был не робкого десятка и богатства жаждал сильнее, чем боялся неудач.
– Я вот к чему веду! – Он наклонился к Толиге. – Нам в князья надо Хвалислава. У него и мать из дальних краев, тоже ему, поди, нарассказывала, как там. Может, у нее и сродники среди тамошних князей имеются, тогда мы там своими и вовсе будем, гостями дорогими.
– Какие родичи среди князей?! У Замильки-то? – Толигнев хорошо помнил тощую, дрожащую рабыню с огромными, полными ужаса глазами, какой была нынешняя раздобревшая Замиля, когда ее впервые привезли в Ратиславль. – Да она наложницей была, и не скажешь, под сколькими перебывала!
– Молчи! – накинулся на него Неговит, испуганно оглядываясь, не слышит ли его Хвалис. – А чего помнишь – забудь! Говори, что она княгиня у себя была, нам же больше чести. На деле даже хорошо, что у Хвалиса за морем родичей – две хромые собаки. Мы ему на стол сесть поможем, а он нам будет дружину давать, чтобы в походы ходить почаще. И сами обогатимся, и его не обидим. Ну, и тебе, понятное дело, перепадет кое-что. Кого же он воеводой при себе поставит, как не тебя?
