Это было неправильно. Поддавшись этому влечению, она погубит не только себя…
– Нет, пусти, – шептала Семислава, слабыми руками пытаясь оттолкнуть Лютомера, который склонился к самому ее лицу, так что она уже ощущала его поцелуй. – Не для того я… Нет… Нас… Муж мой, князь Свя… Он ищет… Он тебя…
– Что?
Лютомер с трудом мог вспомнить, что означают слова «муж» и «князь», но тоже улавливал некую опасность в своем влечении к этой чужой женщине.
…Мир вдруг раздвинулся до неоглядно широких пределов; засияла вокруг синяя тьма, будто он смотрит на земной мир свысока, белыми глазами звезд… Пленительная Лада тянулась к нему, желая его любви, но под ее зеленым ложем просвечивала бездна… Сомкни он объятия, и они рухнут туда вдвоем. Но еще рано. Лада выполнила лишь половину своей ежегодной работы. Ей не пора отдыхать. И если сейчас он не вырвется из пут этого влечения, они рухнут туда вдвоем, и все на земле замрет без живоносящей силы богини. Не созреют колосья, напрасно осыплются лепестки с бесплодных цветов…
Лютомер выпустил ее и отстранился. Прислонился спиной к березе, с усилием стараясь вернуться в себя, вспомнить, кто он такой, как его зовут… Вспомнить о своей смертной природе и отделить свой дух от Велеса – а сделать это не легче, чем вновь выхватить из речного потока упавшую туда каплю дождя.
Семислава стояла, закрыв лицо руками. Потом передвинула ладони в гущу распущенных волос, вцепилась в них пальцами, сжала. Она тоже пыталась вернуться в себя. И тоже всем существом ощущала, на краю какой бездны стоит. По двум дорогам сразу идти нельзя, и коли есть у нее муж-человек, делить себя между ним и мужем-богом невозможно. Даже мать Лютомера, княгиня Велезора, этого не сумела…
Но вот бездна закрылась, в глазах прояснилось. Понемногу вернулись обычные человеческие заботы.
– Святомер знает… что ты здесь, что ты за сестрами приехал, – выговорила Семислава. – Он тебе предлагает союз. Отдай твоих сестер в жены моим пасынкам… А сам возьми…
«Возьми в жены дочь князя», – должна была она сказать, но почему-то не сказала. Опираясь спиной о березу, он пристально смотрел на нее, и в глазах его еще отражалась та синяя бездна. Невозможно и глупо казалось предлагать ему – Велесу! – какую-то там Гордяну или Кременку, когда ему всем ходом всемирья предназначена Лада…
– Отдать я ему ничего не отдам, – ответил ей спокойный низкий голос, и Семислава не понимала, кто с ней говорит: Лютомер, Вершиславов сын, или Велес. – А вот взять – возьму с охотой. Только дочерей Святомеровых мне не надо. А вот жену его, пожалуй, возьму.
– Опомнись! – сердито ответила Семислава, пытаясь докричаться до Лютомера-человека. – Ты что, жених-первогодок, что у тебя одна ярь на уме! Ты зачем сюда, на Зушу, приехал – за девками? За мной? Ты за сестрами своими пришел! Ведь так?
– Так, – подтвердил Лютомер. – Я моих сестер никому не отдам и обидеть не позволю. Святомер на наш род первым руку поднял – если ты попросишь, так и быть, за достойные дары обиду прощу. Но условия не он мне будет ставить! А иначе – он мой кровный враг навек.
– Да мы, вятичи, ведь не враги тебе! – торопливо заговорила Семислава, против воли чувствуя, что хочет мира с этим человеком… и не только человеком, и не ради земли вятичей. – Твоя мать была нашего племени, вятичского! Мой муж тебе пособит престол твоего отца занять, а ты нам за это поможешь. Породнимся с тобой, невестами обменяемся. А иначе ты из нашей земли не уйдешь. У тебя всего-то четыре десятка с собой, а у нас тут войско для похода собрано. Многие тысячи! Ты из этого леса не выйдешь, ни пешком, ни по реке, вас со всех сторон обложили.
– Я – выйду, – уверенно ответил Лютомер. – Не придуман еще такой силок, чтобы меня удержал!
– Если сам вырвешься, людей погубишь, сестер погубишь! Разве тебе этого хочется? Пойдем. – Семислава отважно шагнула вперед и прикоснулась к его руке, но рука оказалась сжатой в кулак. – Пойдем, муж мой тебя ждет. Ничего худого не сделает, верь мне. Только поговорить надо, обсудить… Мой муж хочет тебе дружбу предложить, союз и родство. Не отказывайся. Пойдем.
– Рано Святомер мою шкуру меряет – не поймал еще. – Лютомер усмехнулся и вдруг крепко взял Семиславу за руку. – А вот я белу лебедь уже поймал! Обложил, говоришь? Не выпустит, говоришь? Выпустит – и меня, и сестер, и бойников моих, и всех угрян! Еще как выпустит, если жену свою хочет назад получить. Пойдем!
Он потянул ее в сторону поляны, где ждали бойники, но Семислава уперлась. Она сразу поняла, о чем он. Явившись сюда, она сама отдала себя ему в заложницы.
Но упрямством и свободолюбием она могла поспорить даже с ним.
– Поймал, говоришь! – гневно воскликнула она и рванула руку, но Лютомер держал крепко. – Не уловивши белу лебедь, рано кушаешь, серый волк! Хотели добром с тобой, да коли душа волчья, сам и ответ держи!
Вскипевшая ярость помогла ей собраться – сейчас, когда все силы расцветшей природы наполняли ее, как вода наполняет русло реки в разгар половодья, ей все казалось легко. Земля и небо щедро изливали потоки благодетельной силы и дарили ее всем, кто мог воспринять, и превращение не стоило оборотням почти никакого труда.
Вспышка силы ударила Лютомера и заставила отшатнуться. А когда он открыл глаза, то увидел, как белая лебедь взмывает к вершинам деревьев на том месте, где только что была женщина. В руке его, только что сжимавшей ее руку, осталось два белых перышка.
Оборотень взвыл от ярости и внезапной боли потери. Прыгнув вперед, туда, где она стояла, он еще в воздухе обернулся волком, перевернулся через голову, с яростным криком крутанулся еще раз – и взмыл над поляной соколом. Это был не его облик, Лютомер до этого оборачивался птицей всего один раз, ему было тяжело, непривычно, неудобно, но священная ночь и сама неизбежная судьба Велеса, повелевающая преследовать Ладу до конца, любыми средствами, помогла ему. Велес снова дал ему свою силу полной горстью, как тогда, в реке. Сперва он неуклюже махал крыльями, с трудом удерживаясь в воздухе, но быстро освоился в новом облике, крылья окрепли, и сокол стрелой рванулся вверх, преследуя улетающую лебедь.
* * *
Светало, и двух птиц, вырвавшихся из-за леса, увидели сразу все, кто еще оставался на луговине. Гулянье отшумело и улеглось, уплыли венки, река унесла останки растерзанного Ярилы – до будущей весны, когда юный бог явится во всем блеске своей силы, будто и не думал стареть и умирать. Укатилось под обрыв и утонуло горящее колесо – само солнце пошло под уклон. Многие уже разошлись по домам, из леса постепенно выползали промокшие от росы и продрогшие парочки. Отцы и матери ожидали свою молодежь, понемногу поддерживая пламя в маленьких кострах, подъедая остатки угощения. Тут и там перепившиеся отцы похрапывали, лежа, кто где упал. Этим ночная прохлада была нипочем.
Тем не менее белую лебедь, стрелой мчавшуюся к городцу, заметили сразу многие. В том числе и Святомер, ожидавший жену возле ворот. Здесь же сидели Ярко и Молинка. Твердислава с Лютавой так и не нашли, и Молинка не имела понятия, где та может быть. Встревоженная неожиданным оборотом дела, чувствуя себя потерянной без сестры, Молинка, завернутая в сукман Ярко, жалась к княжичу. Тот обнимал ее за плечи, стараясь согреть и успокоить. Их собственное согласие между собой, хоть и радовало обоих, строго говоря, только ухудшало общее положение. Все это было так тревожно и запутанно, что Молинка с не меньшим, чем вятичи, нетерпением ждала, пока княгиня-волхва вернется из леса, куда пошла на поиски Лютомера. Уж поскорее бы мудрый старший брат появился и все уладил!
