– Опасность! – шепнул ей прямо в уши бесплотный голос. – На нас смотрит чужой!
Это Угрянка! Она и правда здесь! Вернувшись с берегов Оки, Лютава принесла хозяйке родной реки жертву молоком и медом, благодаря ее за помощь и поддержку. И вот ее дух-покровитель снова дал о себе знать.
Лютава еще раз прошла по краю рощи, и вдруг глаз выцепил на противоположном берегу, за кустами, среди зеленой листвы белое пятно рубахи. Женщинам нечего делать на другом берегу, они все здесь. Зато если бы кто-то вздумал подглядеть за обрядом, то лучшего места и не выберешь – тот берег выше, и кусты на нем густые.
Амира стояла прямо напротив белеющего пятна и, скользнув взглядом по тому берегу, заметила его. На ее лице отразилась растерянность – она находилась ближе, ей было лучше видно. А Лютава, не дожидаясь, пока помощница сообразит, бросилась к берегу и метнула сулицу в белое пятно.
Пятно дернулось, сквозь шум на реке и шелест ветвей до ее обострившегося слуха долетел слабый вскрик. Попала! Ну, еще бы!
Это не шутки: желающий потаращить глаза на раздетых девок ставит под удар будущий урожай и благополучие всего народа. Такого любопытства не прощают: если настигнут, то в самом лучшем случае просто побьют, а потом макнут в воду. В худшем случае, если засуха всерьез грозит погубить урожай, утопят на самом деле, чтобы подкрепить свои мольбы весомой жертвой. Поэтому мужчина, застигнутый за таким подглядыванием, должен бежать, как олень, чтобы его не догнали и даже не узнали.
Многие из женщин, особенно те, кто постарше, утомившись от беготни по реке, плеска и визга, уже выходили на берег, отжимали подолы рубах. Они заметили, как Лютава бросила сулицу через реку, заметили и дернувшееся пятно в кустах. Кто-то услышал вскрик.
Женщины завопили, а Лютава, мгновенно выхватив у растерявшейся Амиры вторую сулицу, слетела в воду и побрела, как была, в рубахе и накидке, к противоположному берегу.
Здесь было неглубоко, от жары река обмелела и доходила высокой Лютаве только до груди. Оружие она держала над головой, коса плыла за ней. Женщины, продолжая кричать, тоже побрели, торопясь и одолевая напор течения, к высокому берегу. Пожилые охали и бранились, молодые девчонки, возбужденные купанием и возней, визжали в азарте, готовые всей стаей мчаться в погоню и преследовать негодника, будто стая волков – оленя.
Цепляясь за кусты, Лютава проворно лезла наверх. В ней кипела звериная лють и священный гнев богини, руки и ноги сами несли ее, и она взлетела на обрыв, даже не запыхавшись, только извозив в песке мокрый подол.
Смешанный лес рос здесь не настолько густо, чтобы сразу скрыть человека. Белое пятно рубахи мелькало впереди; пока Лютава одолевала реку, беглец оторвался на целый перестрел. Рана его оказалась не настолько тяжела, чтобы мешать бежать. Сзади раздавался визг девушек, наперегонки лезущих на обрыв, но Лютава, никого не дожидаясь, стрелой понеслась в глубь леса.
Белая рубаха впереди то исчезала за стволами и кустами, то вновь появлялась. На бегу, среди ветвей, Лютаве никак не удавалось разглядеть, кто же это. Березы кончались, впереди встал ельник, перемешанный с ольховником и кустами. Беглец был по-прежнему далеко: понимая, чем ему это грозит, он тоже мчался изо всех сил.
Рубаха мелькнула в последний раз и пропала: кусты встали стеной, а когда Лютава продралась сквозь них, белой рубахи впереди уже не увидела.
Лютава остановилась, переводя дыхание и убирая с лица выбившиеся волосы. Зорким взглядом она окинула лес: все было тихо. Беглец затаился, ветки не дрожали, следов на плотном ковре еловой хвои не остается. Но отказываться от преследования она не собиралась.
Лютава прошла еще несколько шагов, пытаясь определить направление.
И вдруг увидела впереди человеческую фигуру. Кто-то сидел, укрывшись за поваленным деревом, сжавшись в комок и спрятав голову в коленях.
Поудобнее перехватив сулицу, Лютава устремилась туда. Беглец, видимо, уже не мог бежать от изнеможения и затаился, как заяц. Она подошла ближе… и узнала свою дичь.
Свернувшись, как еж, за толстым еловым стволом сидела Галица.
– А ты здесь откуда? – в величайшем изумлении, еще не отдышавшись после гона, еле вымолвила Лютава. – Эй!
Женщина робко, медленно, будто каждый миг ожидая удара, подняла голову и боязливо взглянула на нее жалостливыми собачьими глазами.
– М … ма… – забормотала она.
– Ты как тут оказалась? – Лютава шагнула ближе. Она все еще не могла опомниться от изумления.
– Ма-а-тушка, сми-илуйся, – прохныкала Галица и, не разгибаясь, встала на колени. – Не погуби! – Она поклонилась, ткнувшись лбом в рыжую хвою. – Я не того… Не хоте-ела. Не губи мою головушку бедную!
– Ты откуда здесь взялась? – строго спросила Лютава, чувствуя, что ничего не понимает.
– Ходила на… По ягоду, по чернику… Раным-раненько ушла, спали еще все. Потом спохватилася, что надо идти дождя просить, а глядь – не на том я берегу. Хотела пойти… А тут ты как набросишься… Я и бежать.
– Ты? – Лютава подняла брови. – Это была ты?
– Я, матушка! – Галица снова поклонилась лицом в хвою. – Прости!
– Но ты-то зачем бежать вздумала?
– Прости дуру девку! Испужалась я…
Лютава огляделась. Дыхание ее почти восстановилось, мысли тоже пришли в порядок, успокоившись после ярости погони. Она не верила Галице. Зачем женщине спасаться бегством, когда ей надлежало, наоборот, быть со всеми? Но так же ясно было и то, что настоящий беглец исчез.
– Кто здесь был? – Лютава пристально глянула на Галицу. – Кого тут видела?
– Никого не видела, одна я ходила! – зачастила та и снова принялась кланяться.
Лютава прошлась по поляне, где лежала упавшая ель. Трава вокруг была не смята, никаких следов не осталось. Похоже, что кроме Замилиной челядинки тут никого нет. Но неужели баба и в самом деле кинулась бежать с перепугу, увидев Лютаву с сулицей?
Нужно искать другой след.
– Лютава-а-а! – закричали со стороны реки. – Где ты?
– Я здесь! – крикнула она и, повернувшись, пошла назад к реке.
Галица подождала, пока фигура старшей княжны скроется за деревьями и зовущие ее голоса стихнут. Потом еще подождала. Потом осторожно встала с колен, огляделась еще раз и подошла к нижнему концу лежащего ствола. Падая, ель вывернула своими корнями огромный кусок черной болотной земли, оставив внизу яму. Однако на первый взгляд на дне неглубокой ямы был только мох, присыпанный желтоватыми листиками.
– Вставай. Ушла она, – совсем другим голосом, без следа страха и уничижения, произнесла Галица.
Мох на дне ямы под выворотнем зашевелился, приподнялся… Из-под корней поднялся мужчина в белой рубахе; поначалу казалось, будто человек поднимает спиной моховой покров, но тут же морок растаял. Перед Галицей стоял Хвалис – усталый, напуганный, зажимающий левой рукой рану на правом предплечье. Его смуглое лицо было искажено болью и досадой – он обмирал от стыда и унижения, вспомнив, как мчался, не чуя под собой ног, спасаясь от женщины, собственной сестры, которая гнала его, как волчица олененка. И догнала бы, не наткнись он здесь на Галицу.
