– Нашел шалость! Это тебе не горшок разбить! – Молигнева покачала головой. – Боги за такие шалости всю землю угренскую благословения лишат, нашлют на нас голод, мор и погибель.
– Да уж лучше бы Далянка за него замуж пошла, давно бы все сладилось! – в сердцах воскликнул Вершина. – Ты, мать, чем меня почтению учить, лучше бы девку высватала! Для кого бережешь? Для своих? Твоим не надо, за твоих ты богов сама попросишь. А Хвалису надо, за него ведь заступиться некому!
– А меня никто спросить не хочет? – с возмущением воскликнул Немига. – Нужен мне такой зять?
– Где он есть-то, Хвалис? – гремел Богорад. – Где прячется?
– Не знаю! – Толига развел руками. – Перуном клянусь, не знаю. Со вчерашнего вечера не видел его.
– Когда к дубу ходили, он был с нами? Ты кормилец, ты следить должен.
– Кормилец! Кормилец до семнадцати годов следит. А дальше он уж сам…
– Не болтай, Толига! Был он с нами?
– Как есть… не припомню. – При всем желании выгородить воспитанника Толига не мог солгать. – Не видал я его. Да я и не смотрел, правда. Не малец он беспортошный, чтоб за ним смотреть…
– А ты? – Богорад повернулся к Замиле. – Куда отрока спрятала, говори!
Младшая жена Вершины отвернулась с оскорбленным видом, и вместо нее ответил сам князь:
– Не ведает она. Сама извелась, не знает, куда подевался. Боится, не нашли ли его…
Он бросил красноречивый взгляд на старшую дочь, которая так и не выпустила из рук свою сулицу, являя собой грозный образ Марениной волчицы.
– Затаился где-нибудь… под корягой! – презрительно ответила Лютава. – Но я его найду! Сей же час в лес пойду и волков на помощь позову! Они его и под землей достанут!
Она сердилась на себя, что позволила какой-то челядинке себя обмануть, и была готова не спать хоть три ночи подряд, но выследить эту дичь, которая однажды от нее ускользнула.
* * *
До глубокой ночи князь не ложился спать. Сродники уже разошлись по избам, на все лады обсуждая происшествие, охая, строя разные предположения. Постепенно все успокоилось, стемнело, двери закрылись, народ улегся спать, и только князь все ходил от двери к печи и обратно. Иногда он останавливался около окошка с отодвинутой заслонкой и напряженно вслушивался в ночную тишину, а потом снова принимался ходить.
Мучили его два вопроса: где теперь искать непутевого сына и куда потом спрятать, если удастся найти его раньше волков во главе с Лютавой? Его отсутствие подтверждало подозрения: видимо, у него и правда рана на плече, с которой он не решается показаться дома. Подсмотреть за женскими обрядами, особенно за такими, при которых используется мало одежды, было тайной мечтой любого мужчины – в каждом вечно живет мальчик, жаждущий нарушать запреты. Но даже если удастся ублажить какой-нибудь иной жертвой богинь, волков и Лютаву, оставить Хвалиса жить по-прежнему дома едва ли получится. В лучшем случае Ратиславичи потребуют его изгнания. Да и лучший ли это случай? Куда ему идти? Беспутных сыновей, бывало, отсылали в материнский род, где вуи за него возьмутся как следует, но у Хвалиса никакого материнского рода не было. И потому здоровый сильный парень в глазах отца казался чем-то вроде калеки, рожденного без ноги.
Человек без рода – пустое место, сухой листок, несомый ветром. Кто угодно его обидит, а заступиться некому. Останется идти куда-нибудь подальше, если еще сумеешь дойти живым, и там продаваться в челядь кому-то из знати. Но сыну хвалиски, даже по внешности такому чужому среди славян, податься будет совершенно некуда. В человеке без рода умирает душа, лишенная поддержки богов и предков, – а без души стоит ли жить и телу? Без души ты упырь, а не человек.
А решать приходилось быстро. К ночи поднялся ветер – на небе появились облака, в воздухе повисло томительное предчувствие. Боги не остались равнодушны к произошедшему сегодня. Но что они пошлют земле угрян – живительный дождь или губительную грозу с градом? В этом случае смерч общего гнева сметет не только Хвалиса, но и Замилю, а то и самого Вершину. Нового голодного года ему не простят, тем более что несчастье пришло из его собственной семьи. Уже много лет в Ратиславле были недовольны тем, что он слишком приблизил к себе хвалисскую пленницу, слишком много воли дал ей и почета – ее сыну. Многие твердо верили, что Замиля присушила к себе князя, который любит ее сильнее, чем знатных жен. О боги, да кого она может присушить, глупая женщина, до сих пор почти ничего не понимающая в славянских богах, не умеющая творить никаких чар? Но если Темяна, Молигнева и Обиляна скажут, что так нужно, Замилю вместе с ее сыном утопят в омуте. И он, князь, не сможет их защитить: его дело рать водить и суды судить. Все, что касается плодородия земли, находится во власти старших женщин рода.
Сейчас, когда неизвестно, от кого придется отбиваться – от княгини Избраны смолянской, от Святомера гостиловского, а то и от хазар, сохраните чуры, – раздор в Ратиславле погубит все племя угрян. Беду нужно поправить любой ценой. Знать бы еще, что это за цена и кому ее выплатить…
Пока князь ходил из угла в угол, погруженный в эти тягостные раздумья, Замиля почти не умолкала.
– Ты не любишь меня, не любишь! – твердила она. – Я, я одна из всех твоих жен люблю только тебя, тебе одному отдаю все силы моей души, весь жар моего сердца – ведь у меня нет на свете ни другого господина, ни другого защитника, кроме тебя! У меня нет ни рода, ни племени, ни своей земли! У меня нет ни отца, ни братьев – никого, только один ты! Все твои жены только и думают, как бы угодить богам, своей родне, любая из них может уйти от тебя, если что не так, и только я одна привязана к тебе до самой смерти – а ты не ценишь моей преданности! Мой сын, единственный из твоих сыновей, никогда не предаст тебя, потому что у него тоже никого нет, только ты! Каждый из этих отроков, твоих сыновей, может убить тебя и занять твое место, им все это сойдет с рук, потому что за них заступятся их родичи, и только за нас с Хвалисом не заступится никто, поэтому мы умрем вместе с тобой! Поэтому нас так ненавидят! Нас хотят погубить! На нас наговаривают! Неужели ты не защитишь нас?!
– Ну, на реку-то его никто за руку не приводил! – с досадой ответил князь. – Мало ли, я, может, тоже, пока не женился, все мечтал сбегать посмотреть, что там и как, мы с парнями все друг друга подбивали – так ведь не пошли же! Голова, чай, есть на плечах!
– Это не важно! – отмахнулась Замиля. – Если бы не это, то что-нибудь другое! Они нашли бы другую вину, ведь они хотят погубить нас! Все они ненавидят меня и нашего сына. И я не понимаю, почему ты, князь и отец, это терпишь!
– Я и им тоже отец.
– Но я же говорю тебе, что никто из твоих сыновей не будет так предан тебе…
– Перестань.
Замиля принялась рыдать.
– Велезорины-то дети не уймутся, это она правду говорит, – вставил Толига, пощипывая свою бороду с белой полосой спереди. – Лют ведь знает, что Хвалис за ним следом идет. Боится его, видать. Вот и сестру свою натравливает, чтобы терзала, как волчица лютая…
