Три десятка узорных серебряных бляшек, к тому же позолоченных, очень нравились ей самой: ей бы тоже пригодились такие подвески к ожерелью.
– На что-нибудь другое оборотень не польстится. – Галица покачала головой. – Он разных див навидался, а пояс такой во всей нашей земле один. Не откажется.
Вздохнув еще раз, Замиля полезла в укладку за своим сокровищем. Но Галица не стала забирать его сейчас, а велела сперва показать князю и заручиться его согласием.
– Дай ему в руки, пусть посмотрит как следует, – наставляла челядинка. – И ты тоже возьми, со всех сторон огляди.
– Чего глядеть – только душу травить.
– Это важно. И людей еще позовите, пусть все смотрят. И выйдет все по-нашему: враги погибнут, и на нас никто дурного не подумает. Это боги сами на нашей стороне, раз такой случай дают. Не упусти только!
Замиля выполнила наставления в точности: сама положила пояс на колени Вершине, вместе с ним пересчитала все бляшки, даже послала за Богорадом с Велетуром и при них объявила, что дарит пояс старшему княжескому наследнику ради мира в семье и дружбы. Ратиславичи удивились, и пояс некоторое время ходил по рукам: молодцы, мужики и старики рассматривали бляшки, щупали кожу, качали головами, подавляя зависть.
Темнело, родичи разбрелись по избам, пришла пора спать. Пояс еще лежал на столе, когда из сеней неслышно скользнула Галица и уставилась на него, будто видела впервые и обомлела перед такой красотой.
– Завернуть бы во что-нибудь, – со вздохом заметила она. – Не запылился бы. Достану сейчас!
Она отошла к укладке, где хранилось полотно, и стала в ней рыться. Оглянувшись через плечо, она бросила на хозяйку выразительный взгляд, и та подошла, как бы выбрать подходящий рушник.
– Вот что, матушка, – зашептала Галица, перебирая в ларе свернутые полотна. – Я сейчас пояс заверну и на стол положу. Как князь заснет, ты мне его принеси, прямо в рушнике.
– Но как же – князь ведь утром его хватится! Сказал, утром им отправит, а его нет! На меня сразу подумает, дом-то мой!
– К утру пояс на прежнем месте лежать будет.
– Правда?
– Вот клянусь чем хочешь. Назад положу. Только не обрадует врагов твоих такой подарочек.
– Ладно, жди, – согласилась Замиля. – Как заснет князь, я дверь приоткрою, ты зайди и сама забери.
Утром, когда князь Вершина поднялся и вспомнил о хазарском поясе, тот лежал на прежнем месте, завернутый в тот самый рушник.
* * *
В лесу, под тенью ветвей и во влаге близкого болота, жара не так ощущалась, но тоже было душно. Лютава с самого утра бродила, собирая чернику деревянной гребенкой, и лукошко уже наполнилось. Полотняная петля натерла плечо, и Лютава присела на поваленное дерево отдохнуть.
Где-то здесь к опушке выходит самый дальний клин зарода Гореничей, иногда и в лесу слышно, как у них жницы поют на поле. Но сейчас вместо пения изредка доносились легкие повизгивания – должно быть, в полдень женщины ушли к реке, передохнуть и освежиться. Лютава посмотрела на небо сквозь вершины сосен – и правда полдень.
Выйдя к берегу, она почти сразу увидела за кустами полянку, где отдыхали от жатвенных трудов женщины Гореничей. Вон они все: сама большуха, Новожитиха, рядом с ней младшая, десятая невестка, беременная на последнем сроке: это считается добрым знаком, если женщина разрешается от бремени одновременно с матушкой-землей. А поскольку жатва – труд нелегкий, зачастую и рожают прямо в поле. Ну да большуха рядом, внук у нее будет не из первого десятка – справятся.
Остальные расположились поближе к воде. Купаться после Перунова дня уже нельзя, но молодухи, подобрав сорочки, заходили в воду по колено, умывались, некоторые обтирались намоченным концом полотенца, смывая соленый пот. Вон Росомана, вон ее старшая дочка, восьмилетняя Нежанка, бегает по мелководью с тремя другими девчонками – сестры били по воде ладошками, окатывали друг друга брызгами, визжа и хохоча.
Сняв белую косынку, которой повязывала голову от всякого лесного мусора, Лютава вытерла ею лоб, приподняла тяжелую косу и обтерла сзади шею. Передохнув, снова взялась за корзину и пошла по тропке дальше.
Подойдя к броду, за которым начинался Остров, она услышала в лесу пение: кто-то приближался со стороны Ратиславля. Гостей было трое, судя по голосам, двое мужчин и девица. Лютава снова села. Из-за кустов выглянул Требила, сегодняшний дневной сторож, но увидел ее и снова спрятался.
Когда гости показались на тропе, их оказалось даже четверо: Солога, сын Молигневы, его сестра Русавка, и дети Неговита: Хранилюб и Хоросавка. Последняя молчала, не пела, поэтому ее и не было слышно. Пением они предупреждали «волков» о своем появлении, чтобы не быть заподозренными во враждебных намерениях.
– Здорово, сестра! – Увидев Лютаву сидящей у тропы, Солога остановился и размашисто поклонился. У всех четверых рты были синие: видимо, тоже наклонялись по пути, обрывая чернику вдоль тропы. – А мы к вам. Да не с пустыми руками, а с подарочком.
– Да что ты говоришь? – удивилась Лютава. – Кому же подарочек?
– Тебе и брату твоему.
– А от кого?
– От князя-батюшки.
– От Замили, – поправил Хранилюб. – Она первая придумала. Велела вам кланяться и передать, что дарит вам ради дружбы, чтобы вы, значит, зла не помнили и обид на нее и ее сына не держали.
– А что там? – Лютава посмотрела на полотняный сверток в руках у Сологи.
– Вот не скажу! – ухмыльнулся тот. – Пусть Лют сам посмотрит. Нам так и сказали: никому не давать, только ему самому в руки. Уж больно диво дорогое.
– Требила! – Лютава бросила взгляд через реку. – Возьми.
Сторож тропы, давно уже тянувший с любопытством шею из-за кустов, мигом скатился в воду, перешел брод – сейчас там не было и по колено – и осторожно взял полотняный сверток.
– Тяжелый! – уважительно проговорил он, взвесив на руке.
– А нельзя позвать его, мы бы ему самому передали? – спросил Солога.
На пару лет младше Лютомера, он перед женитьбой пять лет был в стае под его началом и, разумеется, знал и дорогу к Острову, и все его порядки. Но теперь ему, женатому мужчине, ход туда был закрыт.
– Да они на лову, поехали поля от кабанов стеречь, люди со всех сторон жалуются, спасу нет.
– Это верно! Кабана этого – пропасть!
– Не знаю, воротится ли сегодня. – Лютава покачала головой. – Хотите, приходите через пару дней.
– Не, нам велено сегодня передать. И сказать, что-де мол князь и княгиня желают на Дожинках видеть Люта в этом по… – Тут Хранила дернул Сологу за рукав, и тот запнулся на полуслове: – Чтобы надел, стало быть.
– Надел? Уж не сшила ли Замиля ему рубаху? – Лютава едва не рассмеялась. Младшая отцова жена рукодельем не славилась да и ленива была.
