– Женился бы и ты теперь, а, сыне? – говорил Лютомеру повеселевший Вершина. – Давно уж пора! Вот сейчас заодно бы и взять у Бранемера сестру тебе в жены – ведь у него есть сестра-девица, да, Яроведе?
– Есть, – охотно подтвердил дешнянский волхв. – И красавица какая! Мать ее была родом с Ильмерь-озера, ее у нас так и звали Ильмерой. Красоты она была несказанной, князь Божемог тогда еще молодой был, как увидел ее, так и полюбил. Дочь вся в нее пошла. Князь Бранемер обычай знает, готов отдать ее сыну твоему – пусть твои родичи со мной теперь едут и невесту ему везут.
Поскольку истинно равный союз заключается при обмене невестами, Бранемер разрешил ему обещать руку сестры, если об этом пойдет речь.
Лютомер открыл рот, хотя сам не знал, что отвечать. Отец был полностью прав: после замужества Лютавы взять за себя молодую, красивую деву княжьего рода было бы уместно и почетно. Но воспоминания о Семиславе не позволяли ему желать этой женитьбы, а признаваться в своем безрассудстве он не хотел. В этом деле ему род не поможет, а раз уж действовать придется в одиночку, то и болтать нечего.
Дни еще стояли совсем летние: теплые, солнечные, деревья оставались зелеными, и немногие желтые листья казались пятнами солнечного света. Яровед хотел добраться до дому еще водным путем, пока не встали реки, поэтому тянуть с отъездом не приходилось. Уже через день к броду, ведущему на Остров, приехали Солога и Хмелиня, как старшие из женатых братьев Лютавы. Темяна вывела ее из избы, покрытую длинной белой паволокой, а Лютомер, с каменным лицом, на руках перенес через воду и вручил Сологе: Лес отдал девушку Роду и Дому. В Ратиславле Молигнева и Обиляна повели ее в баню, чтобы смыть следы чужести и приобщить вновь к семье. Но всего несколько дней ей предстояло прожить, как обычная дочь рода, перед тем как ее навсегда отдадут в чужие люди, в земли далекие и незнаемые. Лютава плакала, как положено, но отчасти и от разочарования: в баню ее должна была вести родная мать, но о Велезоре, вопреки ее первоначальным надеждам, Яровед ничего не знал…
* * *
В Ратиславле все ходили веселые: родичи радовались, что Лютава наконец нашла свою судьбу и заодно даст угрянам такого нужного союзника. Единственным человеком, кого это вовсе не радовало, была Замиля. Хвалиска совсем пала духом: от любимого сына все не было вестей, а ненавистная Лютава совсем скоро станет княгиней! Каждый день Замиля слышала вокруг разговоры довольных родичей: ну вот, Вершиславна замуж идет, теперь и Лютомер из лесу воротится, жену-дешнянку себе высватает, детушек заведет… А вернувшись из бойников домой и обзаведясь собственной семьей, он тем самым становился готовым наследником Вершины. И пусть Лютава уедет отсюда – только возможность больше никогда ее не видеть и радовала отчасти Замилю, – но зато ее брат-оборотень получит в лице зятя такую мощную поддержку, что Хвалису становилось почти не на что надеяться.
Думая об этом день и ночь, не имея рядом ни одной души, чтобы поговорить и посоветоваться, Замиля совсем извелась, утратила покой, так что даже князь спросил, не заболела ли, часом, душенька? Младшая жена привычно заплакала, бормоча что-то о любимом сыне, но сама уже понимала, что слезами от мужа ничего не добьется и дела не поправит.
За пару дней до ожидаемого отъезда сватов с невестой хвалиска наконец решилась. Выждав, пока муж отправится на охоту, чтобы раздобыть дичи к прощальному пиру, она и сама, к великому изумлению домочадцев, собралась в путь. С собой она взяла Толигу – больше положиться было не на кого, а без провожатого она не нашла бы дороги, потому что из Ратиславля за все эти годы почти не выбиралась и не знала даже ближайших окрестностей.
Толига поворчал, но согласился помочь, даже сам привел ей лошадь и сообщил удивленным Ратиславичам, что-де Замиля собралась к Мешковичам навестить Ходиловну. А вам-то какое дело – зачем? Родня мы им или не родня?
На самом деле путь хвалиски лежал совсем в другую сторону – в леса, где среди бортных угодий стояло займище старого Просима.
Просим так и застыл, когда увидел на тропе двух всадников. Они ехали шагом, и одну из лошадей вел под уздцы Найден, княжий холоп. В седле сидела женщина, в которой старый бортник с величайшим изумлением узнал Замилю: видел иной раз в Ратиславле, когда привозил мед.
Вторым всадником оказался тоже старый знакомец – Толига. От удивления Просим застыл в воротах, моргая и не зная, не мерещатся ли ему эти две фигуры, такие неожиданные и неуместные на лесной тропе. Уж не случилось ли что? Но что такое должно было случиться в Ратиславле, чтобы княжескую жену привезли на займище какого-то жалкого хромого бортника? Что ей тут делать?
Да уж не изгнал ли ее наконец князь? Все знали, что хвалиску, забравшую слишком много власти, в Ратиславле и волости не любят, и «подвиги» сына заметно ухудшили ее положение. Уж не хочет ли она искать здесь приюта?
Но оказалось, что гости приехали вовсе не с целью здесь остаться. Даже заходить в ворота они не собирались, им требовалось только, чтобы Просим показал дорогу.
– Отведешь Вершинину в новую рощу, – велел Толига. – Знаешь, где там ель вывороченная, старая, уже лет семь или десять, как упала?
– Знаю… – еле выговорил помертвевший бортник, вмиг забыв прежние догадки.
На болоте лежало много вывороченных елей, но он сразу подумал только об одной.
– Отведешь, покажешь ей выворотень, сам в стороне обождешь, пока не позовет, а потом назад проводишь. Да смотри, чтобы все было гладко. Учудишь чего – двор сожгу, самому шею сверну, а детей в холопы заберу! – пригрозил Толига и показал свою плеть. – Понял?
– Понял. – Просим поклонился. – Сейчас, господине. Не гневайся. Клюку только возьму. Не могу я без клюки-то… Не дойду…
Спешно отыскивая свою клюку, где-то рядом прислоненную к тыну, Просим сам себя не помнил от удивления и гнева. Это что же выходит? И князева жена заодно с той подлой тварью, погубившей двоих его сыновей, и Толига с ними? Руки старика дрожали от негодования, ноги слушались еще хуже обычного, когда он наконец вышел за ворота и поковылял по тропе, показывая дорогу. Вслед за ним Найден вел лошадь – Замиля могла держаться в седле, это дело нехитрое, но ездить верхом по-настоящему не умела.
О вывороченной ели ее предупредила Галица той ночью, когда Замиля передала ей хазарский пояс и когда они виделись в последний раз. Чувствуя себя уже в силах сплести нужную ворожбу, Галица, однако, понимала, что дело может сорваться, и тогда ей придется бежать. Заставить Лютомера и Лютаву обоих прикоснуться к отравленной чарами игле она не могла; на такое большое везение можно было надеяться, но не рассчитывать. А дочь Велезоры, потеряв обожаемого брата, ради мести не пожалеет ничего и чуть раньше или чуть позже докопается до правды. И тогда на виновного обрушится гнев если не князя и всех угрян, то бойников-побратимов Лютомера – несомненно. Пришлось бы скрыться до тех пор, пока за Лютавой не приедут от дешнянского жениха. Здесь-то уж расчет был верный: или Лютава примет сватовство и уедет, или отвергнет и поссорится с отцом. Насколько выгоден для Вершины союз с Бранемером, Галица понимала не хуже его самого и считала, что своей ворожбой оказала угрянскому князю очень существенную услугу. Если Лютомер будет мертв, а Лютава навсегда уедет на Десну, препятствия на пути Хвалиса рассеются. Останется сделать последний шаг, который уже не составлял труда.
