Глава 14
Наутро к Волчьему броду явился последний сын Просима и попросил Лютомера зайти к бортнику по важному и тайному делу. Увидев на тропе перед воротами знакомую фигуру, Просим взмахнул руками, будто пугал кур, и поковылял навстречу.
– Случилось что-то?
– Случилось! Приходила она! Сама приходила! – заговорил старик.
– Сама? – Лютомер в изумлении вскинул брови и подался вперед.
Неужели Галица вылезла из своего тайного убежища, а он не учуял? Как такое могло быть – ведь и они с Лютавой, и Темяна теперь каждую ночь выпускали ведогонь бродить по округе и стеречь?
– Чернявая приходила! – продолжал Просим, который хотел сказать сразу много и поэтому не мог сказать толком ничего. – Женка княжья чернявая!
Час от часу не легче.
– Замиля?
– Ну, та, что князь еще в молодых годах у купцов отбил, Галчонкова мать!
Лютомер едва поверил своим ушам. Все знали, что Замиля почти не покидает дома, разве что князя со всей семьей куда-то приглашают в гости. И хотя Толига грозил страшными карами, если Просим проболтается, Лютомеру старик рассказал все.
Лютомер не очень удивился, отметил только, что Замиля и Галица поддерживают связь через «Велсово око». А вот то, что старый бортник не шутя взял на себя обязанности сторожа при яме – это было очень ценно.
* * *
Молодая женщина, худая и изможденная, как сама Невея, сидела, выпрямившись, на краю скамьи возле лохани с водой. В тесной избушке было темно и холодно – огонь в очаге погас, угли остывали, но хворост кончился, и не осталось сил идти за новым.
В этой избушке Галица нашла себе пристанище через некоторое время после того, как ушла из Ратиславля. Она шла на полуночь от Угры, туда, где остатки могущественных прежде голядских племен еще крепко держались за свои древние владения. Шла по лесам, пользовалась звериными тропами. Один раз удалось переночевать под крышей – в крохотной голядской веси, где осталось жилых всего три избушки. Старая бабка пыталась ее выгнать, злобно замахивалась клюкой, но в роду оказалось трое мужчин, из которых только один имел жену. Ей позволили переночевать и даже покормили жидкой ячменной кашей. Наутро мужчины знаками предлагали ей остаться, а один так даже хотел удержать ее силой, но тут уж сами сродники угомонили его, а Галице указали на дверь. И она ушла – ей и самой было незачем тут задерживаться. Слишком близко от Ратиславля, слишком опасно.
А еще через день она набрела в лесу сперва на старую росчисть, заросшую молодыми сосенками, а потом чутье вывело ее к жилью. Весь из пяти или шести покосившихся серых построек тоже когда-то принадлежала голяди – об этом говорили избушки, поставленные на землю, а не углубленные, как у славян, открытые очаги вместо печек, формы уцелевших горшков. Правда, целых горшков нашлось всего два, да и в те положить оказалось нечего. Весь стояла пустой, причем уже лет десять. Галице не составляло труда увидеть, что здесь произошло. Кормясь скотом и лесом, здешний род потихоньку вымирал, пока не нагрянули однажды русины, пришедшие с запада, и не забрали всех молодых, чтобы продать далеко на Востоке – там всегда хороший спрос на челядь. Оставшиеся старики и раненые загнулись той же осенью – рассыпанные кости Галица нашла в двух избушках, и неупокоенные духи, злые и оголодавшие, быстро все ей рассказали. Другому путнику они, непогребенные, не отправленные как положено к Велсу, горюющие над бесславной судьбой сгинувшего рода, вообще не дали бы пережить первую ночь. Но с Галицей и ее покровителями они не могли тягаться.
Поэтому гораздо более, чем чужие духи, Галицу сейчас заботило, как бы достать еды. Рыболовный крючок и бечеву она принесла в своем коробе, но наживить было нечем, и рыбу пришлось заговаривать – чтобы вышла к поверхности и заглотнула этот проклятый крючок! Закапал дождь, темнело, и голодная, усталая, продрогшая Галица прокляла все на свете, пока парочка карасей наконец не оказалась у нее в руках. А еще надо было набрать хвороста – мокрого, не желающего гореть. Найденный под лавкой старый топор совсем заржавел и не рубил, так что Галица, разъярившись, просто поломала сучья кое-как и сложила в очаг, выбрав самую чистую и наименее покосившуюся избушку. Без старых костей, разумеется. Кое-как, то дуя на слабый огонек, то шепча заговоры, то просто уговаривая, она наконец развела огонь. Сырые сучья дымили, она кашляла и отворачивала лицо, но дым все равно ел глаза, против этого, как известно, никакие заговоры не помогают! Однако все-таки это был огонь, а помещение с огнем, даже самое убогое, – это уже жилье, пристанище.
В этой избушке Галица решила обосноваться. От Угры она ушла достаточно далеко, просто так в выморочную весь никто не потащится, свой след она запутала и стерла. Беда была только с едой – много ли добудет женщина в одиночку в лесу? Простая женщина и сама недолго протянула бы тут, над старыми костями.
Но только не Галица. В эту пору было много грибов, и она знала множество съедобных растений. Еще она приспособилась воровать молоко, есть такая ведьмовская премудрость: нож втыкается в косяк, и с его рукояти начинает капать молоко, только подставляй горшок. Хозяйки по всей округе проклинали неизвестную ведьму, обнаруживая у своих коров пустое вымя, роды подозревали друг друга, не зная, что ведьма пришлая и обосновалась в давно вымершей веси, о самом существовании которой в округе уже начали забывать. На счастье Галицы, здесь, вдали от Угры, лежали земли, на которые не распространялась уже никакая княжеская власть. Каждый род здесь жил сам по себе, о других вспоминая раз в год, на Купалу, когда молодежь встречалась для предбрачных игрищ. Эта разобщенность была на руку Галице – уж она-то никаких игрищ посещать не собиралась.
А еще у нее имелось нечто, чем располагала далеко не всякая ведьма. Перед тем как дух-выкормыш, последний из погубленного волками выводка, сделает свое главное дело, он может и послужить хозяйке, с него не убудет. И однажды она выпустила духа на волю, велев вселиться в какого-нибудь из лесных хищников. Из небольших, чтобы сам не поел всю добычу. И уже к вечеру из леса явилась лисица, неся Галице задушенного зайца. Жесткое, несоленое мясо понравилось бы не каждому, но Галица была непривередлива – жизнь ее и раньше не баловала.
Так и повелось: дух в облике лисицы ловил ей дичь, и хотя иной раз приходилось есть мышей и лягушек, сварив их в уцелевшем горшке, Галица не жаловалась. Вот только хворост для очага приходилось ломать руками, но что за важность! Надо потерпеть, а терпения ей не занимать. Когда она достигнет своей главной цели, ни голодать, ни даже работать ей больше не придется.
Устроившись в избушке, Галица первым делом налила воды в самый большой из уцелевших горшков – лохани совсем рассохлись и развалились – и заговорила его на связь с «Велсовым оком» на старой росчисти. И вот сегодня ее позвали. Замиля все же сумела отправить ей весточку, хотя Галица даже из такой дали слышала, как трясется от страха хвалиска – эта неженка, которая последние двадцать лет только и забот имеет, что есть да спать!
