– Кольцо Темнозор? – с досадой спросил Лютомер.
– А почему нет?
Лютомер встретил ее взгляд. В нем читался вызов: ведь Лютава была дочерью своей матери. Если Велезора когда-то могла наделить силой Велеса колечко из корня плакун-травы, то почему этого не может ее дочь?
* * *
Недалек был конец путешествия. На место они прибыли под вечер; шел дождь, а к тому же Лютаву опять покрыли белой паволокой, поэтому ей ничего не удалось рассмотреть. Витимеров городок, поставленный предком Бранемера неподалеку от Ладиной горы, стоял на высоком, крутом берегу Десны и занимал треугольный мыс между рекой и ручьем. Род Витимера жил здесь чуть ли не двести лет, а Ладина гора, что высилась напротив, за ручьем, была неизмеримо старше. Яровед рассказывал, что под горой нередко находят кремневые «перуновы стрелки» – окаменевшие молнии, которые мечет Перун, от начала времен воюющий за свою солнечную невесту именно здесь, над местом ее зимнего заточения. Находили и искусно вытесанные топоры из камня, и обломки глиняной посуды непривычного вида, и сосуды в виде медведя – священного стража Лады, и отлитых из бронзы причудливых коньков с кудрявой гривой – их считали наилучшими оберегами. При святилище всегда держали живого медведя, которого особый человек выращивал с детства. Сейчас этим человеком был Добровед, тоже волхв и младший брат Яроведа.
Но на Ладину гору Лютаве пока не удалось даже взглянуть. Лодьи причалили, Лютомер на руках вынес ее на берег и под гул толпы – это Лютава слышала, хотя ничего не видела – понес куда-то вверх по склону. Витимеричи сбежались со всей округи: уже давно было известно, что Яровед должен привезти князю чудесную невесту, которая наконец снимет с него проклятие бездетности и даст процветание земле. Про нее рассказывали всякие чудеса, будто это сама Солнцева Дева со звездой во лбу, с золотыми руками и серебряными ногами. Но увидеть народу удалось лишь кончики ее кожаных черевьев; поневоле все взгляды сосредоточились на Лютомере. Рослый, мощный, с длинными волосами, он не только надел обычную свою накидку из волчьей шкуры, но и лицо закрыл волчьей личиной; это чудовище, оборотень, несущий на руках богиню Ладу, плотно укутанную в облачную пелену, внушало трепет и ужас, так что иные боялись даже смотреть, не то что подойти ближе или заговорить.
Яровед заранее сговорился с угрянами, что до зимнего заключения Лютава поживет у него, но выяснилось, что Бранемер за время его поездки не терял времени даром и для будущей княгини уже готов собственный дом. Новая просторная изба была поставлена поблизости от княжьей и еще пахла свежим деревом. Туда Лютомер и доставил сестру, и таким образом в чужом городце она сразу оказалась как бы у себя дома.
– Ишь, простор какой! – Восхищенный Яровед широко развел руки, стоя посреди избы. – Видать, надеется Бранята тут семерых по лавкам рассадить! – И подмигнул Лютаве.
Со стороны Бранемера это был такой знак уважения и заботы, что Лютава сразу ощутила к возможному будущему мужу немалое расположение: он не заставил ее, княжну и волхву, становиться гостьей его нынешней жены или кого-то из родичей. Бойники живо принялись таскать из ладей мешки, короба и укладки с ее приданым, а в избе хлопотали жена и невестка Яроведа, каждая с выводком дочерей. Женщины и девы разложили тюфяки, расставили посуду, развесили по стенам рушники, как делают на свадьбе, и новая изба сразу приобрела не только обжитый, но и очень нарядный вид. В самую главную укладку возле лежанки Лютава поместила горшочек с угольками из печи родного дома: так делает невеста, если поселяется в замужестве в собственном доме, чтобы перенести с собой родительских чуров. Ее чуров сажала в горшок сама баба Темяна, так что они несомненно были тут.
Должным образом их разместив, Лютава вздохнула с облегчением и повеселевшим взглядом обвела свое новое жилье.
– Тебе мои девчонки прислуживать будут. – Жена Яроведа, такая же рослая, как он сам, худощавая женщина кивнула на трех девочек-подростков, от четырнадцати до одиннадцати лет, выстроившихся перед гостьей. – Это Колоярка, это Льнянка, это Сугревушка. Две старшие уже замужем, а эти при нас покуда.
Ратислав с женой и челядью поселились с невестой, а Лютомер с бойниками отправился именно туда, куда так хотела попасть Лютава: на Ладину гору. Там, на склоне, вплотную к валу, с давних времен стояли длинные и широкие обчины, углубленные в землю на несколько локтей. Осень наступала, по ночам уже было холодно, и хотя бойникам не привыкать было ночевать под открытым небом даже зимой, пока оставалось неясным, насколько затянется их гостевание здесь.
Заканчивался месяц вересень, деревья уже стояли в золоте осенней листвы, и гуси собирались в длинные клинья, чтобы лететь в Ирий на зиму. Лютаве предстояло дождаться первого снега, и тот день, когда он появится, станет ее последним днем на вольном свете – до будущей весны. Она чувствовала, что Марена придет лишь через полмесяца, но заключение для нее по сути уже началось – она не могла никуда выйти, и к ней никого из посторонних не пускали, кроме Яроведа с его семейством. Старший волхв рассказывал, что князь Бранемер постоянно расспрашивает его о невесте, досадуя, что не может хотя бы увидеть ту, которую ему обещала дева-удельница. Появиться перед людьми она должна была в тот свой последний день перед уходом под землю. Для этого случая Лютава достала и приготовила наряды, в которых уезжала из Ратиславля: «печальную» сряду умирающей девы-невесты, белую, с небольшой красной отделкой и черным пояском.
Лютаве тоже было любопытно увидеть Бранемера. Она еще не совсем отказалась от надежд, что он и есть ее загадочный жених – Радомир ведь не отпроверг это напрямую – и ей не придется больше ждать. Глупо было надеяться, что потомок через десять поколений окажется похож на предка – того, кто явился ей в избушке Лесавы, – но Лютава все же надеялась.
В эти дни женщины и девушки занимались льном: сушили, расстелив на лугах, вытеребленные стебли, возили сушить, обмолачивали, били масло. Но Лютава не могла принять участия в самых любимых женских работах, ей оставалось только, сидя дома, ткать пояски да шить рушники к весенней свадьбе, которая сейчас казалась такой далекой.
В первые же дни вышло удивительное дело. Утром Лютава сидела с Красеной и Колобожей, Яроведовой женой, и ее четырнадцатилетней дочерью. Они только было взялись за шитье, как дверь из сеней отворилась и в избу шагнула незнакомая пожилая женщина в платке «кукушкой» – повязанным козырьком надо лбом. Колобожа и ее дочь встали и хотели кланяться, и Лютава, видя, что гостья уважаемая, собиралась сделать то же, как…
…Как вдруг между нею и пришедшей вырос жуткий медведь без головы; посреди мохнатой груди, обращенной к двери, открылась пасть, из пасти вырвалось палючее пламя, сопровождаемое глухим яростным рыком. Женщина в платке «кукушкой», аж присев от неожиданности, так же задом вывалилась в сени – благо она не успела далеко отойти от двери – и исчезла! А медведь пропал.
Лютава взглянула на собеседниц: на лицах Красены и двух других отражалось только удивление, но без капли страха. Выходит, куда по имени Волохат видели только Лютава и гостья.
