Правда, и растить оборотня огненной природы – не такое уж легкое дело. Но Лютава знала, что лет через семь-восемь оно ей уже будет вполне по плечу.
– По рукам! – Она улыбнулась свояку, и он охотно расплылся в ответной улыбке, выпустив наружу целый сноп яркого пламени. – Присылайте сынка, я уж за ним пригляжу, как за своим.
– Твоему и товарищ будет! – Огненный Змей подмигнул, и у Лютавы упало сердце.
Да… за эти семь лет и у нее родится сын, которого она так давно ждет.
– Ну, коли ты не голодна, будем за дело приниматься! – Хозяин встал из-за стола и даже чуть взлетел на полом; его ноги оделись пламенем и превратились в пестрый змеиный хвост. – Пойдем, освободим силушку Бранемерову из-под камня белого, а не то моему сынку век себе товарища не дождаться!
На крыльце Лютава, обняв на прощание Молинку, вновь села на Ветровея: он с явным любопытством оглядывал ее, дружески беседующую с Огненным Змеем.
– Приезжай еще! – Молинка не отпускала ее руки, желая хоть чуть-чуть продлить свидание. – Ведь ты пока Лада, можешь пробраться сюда – приезжай, я тебя так ждать буду!
– Да уж она нам теперь навсегда соседка! – Огненный Змей усмехнулся и поцеловал жену на прощание.
А потом вдруг бросился с крыльца, будто с берега прыгая в воду. Раскинутые руки стали пламенными крыльями, и он понесся вперед, будто падучая звезда. Ветровей едва успевал за ним, изо всех сил молотя копытами; мельком поглядывая вниз, Лютава замечала, что у ее скакуна стало восемь ног! А может, ей это померещилось из-за того, что они уж слишком быстро мелькали, высекая искры из облаков. А Огненный Змей летел впереди, обдувая горячим ветром; его пестрый хвост вился живыми петлями, как у плывущей змеи, раскинутые крылья были неподвижны и разбрасывали целые снопы искр. Он словно нес Лютаву и Ветровея за собой, и на хвосте его мощи они преодолели обратный путь куда быстрее.
Мелькали внизу золотые крыши и красные столбы теремов, белые фигурки людей задирали головы, глядя на летящего в вышине Огненного Змея. Вот он резко снизился, стала видна знакомая лощина.
Вот уже Ветровей бежит по траве, а не по воздуху. Вдруг Лютава обнаружила, что не видит Огненного Змея; он исчез, не коснувшись земли. Но не успела она удивиться, как обнаружила, что на грудь ей садится мотылек с крылышками пламенного цвета.
– Пока здесь схоронюсь, – игриво шепнул ей в ухо знакомый низкий голос. – А то ведь не выйдет твой враг, если увидит меня.
И мотылек юркнул к ней за пазуху; было горячо, но терпимо.
Лютава огляделась: кругом пусто, лишь в вышине парит черная точка. Сделав вид, будто не заметила, она соскочила со спины Ветровея и шагнула к белому камню.
Сверху донесся резкий крик, и Лютава, готовая к этому, метнулась назад и спряталась под конским брюхом. Железные когти огромного ворона щелкнули над тем местом, где она только что стояла, и тут же, будто град, сверху обрушились десятки черных птиц. Воздух потемнел, крики бесчисленных воронов так резали слух, будто с неба дождем сыплются железные ножи. Ветровей присел, едва не придавив Лютаву, острый клюв больно долбанул в плечо, крылья застучали по бокам коня.
И тут огненный мотылек выскочил у нее из-за пазухи; этого никто больше не заметил, и Огненный Змей во всем своем грозном великолепии взялся будто ниоткуда. Вспыхнул пламенной звездой, встал на извивающемся хвосте, расправил крылья, глубоко втянул воздух могучей грудью – и выдохнул мощный поток пламени.
Хорошо, что Лютава и Ветровей в этот миг находились у него за спиной. Оглушенные гулом, ослепленные жаром, они пали наземь, крепко зажмурившись.
И тут же все стихло. Не сразу они решились поднять головы – только когда их окликнул знакомый веселый голос.
Убирая волосы с лица, Лютава встала. Воздух был чист, только еще слишком горяч. Вся поляна была усеяна пеплом – вот и все, что осталось от бесчисленного множества воронов и их исполинского вождя. Пепел запорошил и сам белый камень. Огненный Змей снова дунул, но тихонько, и черный прах снесло в траву; воздух разом посвежел, наполнился бодрящим запахом грозы.
– Ступай, сестра! – Летавец усмехнулся, выпустив из зубов маленькую веселую молнию. – Открыта дорога, никто больше не помешает.
Лютава подошла, провела руками по поверхности камня. Она была гладкой и еще теплой. Глубоко внизу слышались некие звуки: не то шепот, не по шелест, не то гул воды. Она примерилась – нет, этот камень весил столько, сколько и положено камню размером с хорошего барана.
Тогда Лютава достала из коробка на поясе еще один кудес – медвежий клык и мысленно позвала Волохата. И даже отпрыгнула от неожиданности, когда рядом с ней вырос огромный медведь без головы.
– Отвали этот камень, – приказала она.
Волохат немедленно уперся лапами, нажал – и камень мягко откатился в сторону.
Раздался глубокий вздох – будто сама земля вздохнула полной грудью, избавившись от гнетущей тяжести.
Под камнем открылся родник – довольно глубокая яма, а от бьющих снизу струй трепетал и взвивался облачком золотой песок на дне. Вода стала быстро подниматься, вот первая волна плеснула через край ямы, образовался поток, устремившийся прочь по дну лощины. И вот уже бодрый ручеек бежит по траве, смывая пепел, осваивая дорогу туда, куда текут все реки на свете.
Лютава наклонилась над водой, погрузила в нее руки, умыла лицо, опаленное небесным пламенем. Было чувство, будто она с самой себя сняла наконец тяготевшее много лет проклятие.
– Ну, вот, князь Бранемер, – с облегчением произнесла она. – Вот и закончилась твоя беда. Теперь ступай к твоей жене, и года не пройдет, как родит она тебе дитя – да такое, что износу ему не будет…
Она смотрела в воду, вглядывалась в игру песчинок на дне, будто надеясь увидеть там Бранемера… или его будущего сына… или своего…
И вдруг ей действительно привиделось лицо, но это была женщина! Лютава вгляделась, ниже наклонилась над водой. Лицо не исчезло – напротив, оно стало яснее, на губах появилась улыбка. Из каких-то далеких глубин судьбы ей улыбалась княгиня Велезора, ее мать.
* * *
Князь Бранемер проснулся среди ночи, разбуженный стуком собственного сердца. Он снова увидел во сне белый камень – но теперь тот лежал не на прежнем месте, а в стороне, освободив родник, из которого вытекал ручей, убегая по логу. Над водой сидела дева-удельница, снова вся в белом, с распущенными волосами, такими же длинными и густыми, как струи воды у ее колен. Вот она подняла лицо – это была не та женщина, что в прошлый раз. Теперь дева-удельница имела лицо княжны Лютавы.
– Ступай к своей жене, князь Бранемер, – сказала она. – Скоро родится у тебя дитя, и износу ему не будет…
А потом подняла руку и плеснула на него водой из родника. Он чувствовал, как прохладные капли обильно стекают с волос на лицо, падают на грудь; наверное, такое же облегчение всем своим существом чувствует дерево, когда после мучительно долгой засухи его впервые орошают капли дождя.
