– То есть вас просто просили влиять на мужа?
– Да, и все, больше ничего.
– А отношение в ссылке, например, простых людей, которые знали, что вы ссыльные, политические ссыльные…
– Да они ничего не понимали! Политический был один-единственный – Александр Павлович. Один был! Там в основном отбывали ссылку алиментщики, но и уголовники были. Алиментщики подженивались и жили припеваючи.
– Ну вот тем более к нему должно было быть внимание привлечено! Что какой-то еврей из Москвы приехал, политический.
– Про еврейство никто никогда ничего не говорил. Все вокруг относились очень внимательно к нему. Вон рога висят, это они там подарили Александру Павловичу, охотники.
– Рога, значит, из ссылки приехали.
– Да, это мы привезли. Специальный ящик ребята построили, чтобы не сломались рога, и отправляли багажом.
Вячеслав Бахмин:
«Поскольку я боролся против коммунистов, я был свой человек»
© Московская школа гражданского просвещения
Вячеслав Иванович Бахмин (25 сентября 1947, Калинин) – программист, правозащитник, дипломат. В 1966–1969 годах учился в Московском физико-техническом институте, но был исключен после ареста 30 ноября 1969 года (дело до суда не дошло; Бахмин был помилован Указом Президиума Верховного Совета СССР и освобожден 24 сентября 1970 года). После освобождения окончил в 1974 году заочное отделение Московского экономико-статистического института. С 1973 года работал программистом в институте «Информэлектро» в Москве.
В 1975–1980 годах неоднократно подписывал письма в защиту политзаключенных.
С января 1977 года активный участник Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (РК) при Московской Хельсинкской группе.
В июне 1977 года инициатор выпуска «Информационного бюллетеня» РК (1977–1980, всего вышло 24 номера).
Арестован 12 февраля 1980 года. 15 мая 1980 года в Лондоне состоялись общественные «слушания защиты» по делу Бахмина, организованные английскими юристами и психиатрами, Международной амнистией и членами британского парламента. На слушаниях выступили свидетелями бывшие узники психбольниц, эмигрировавшие на Запад; были представлены показания друзей Бахмина, находившихся в Советском Союзе.
В Москве дело Бахмина слушалось в народном суде Люблинского района 22–24 сентября 1980 года. Приговорен по ст. 190.1 УК РСФСР к трем годам лагерей.
Срок отбывал в п. Асино Томской обл. За неделю до освобождения был арестован в лагере «за антисоветские разговоры» и в начале марта вновь приговорен по той же статье УК РСФСР к 1 г. и 1 мес. лагерей.
После освобождения в феврале 1984 года направлен для проживания под надзором в г. Калинин (ныне – Тверь). Работал программистом в ЦПКБ «Спецавтоматика». В результате подстроенной властями провокации обвинен в злостном хулиганстве. 29 марта 1985 года состоялся суд, на котором Бахмин был в третий раз осужден; приговор – три года лишения свободы. В кассационной инстанции приговор был пересмотрен, обвинение переквалифицировано на более мягкое, а в качестве меры наказания назначено полгода исправительных работ по месту службы с удержанием 15 % зарплаты. 19 апреля был освобожден из-под стражи. В 1988 году вернулся в Москву, работал программистом в НПО «Спецавтоматика».
С 1989 года – член возрожденной Московской Хельсинкской группы, а также Российско-американской проектной группы по правам человека.
После августа 1991 года – заведующий Отделом глобальных проблем и гуманитарного сотрудничества МИД России. В 1992–1995 годах – член Коллегии МИД, заместитель руководителя российской делегации в Комиссии ООН по правам человека. С 1992 года – Чрезвычайный посланник II класса. В 1993–2002 годах – член Комиссии по правам человека при Президенте РФ.
В 1995 году оставил государственную службу. Работал исполнительным директором Московского института «Открытое общество» (Фонд Дж. Сороса), консультантом Фонда Мотта, Фонда Форда, Швейцарской программы сотрудничества. Живет в Москве.
– В своих воспоминаниях вы пишете, что толчком к началу вашего пути в правозащитную деятельность были самиздатские материалы, которые к вам попадали, и одним из первых называете стенограмму суда 1964 года над Бродским.
– Да. Это даже не было толчком, потому что я тогда этому материалу просто не поверил. Я считал, что советский суд не может себя так идиотски вести и задавать такие глупые вопросы. Поэтому я подумал, что это некоторая подделка, фейк.
– То есть это было началом некоего процесса разрушения иллюзий?
– Тогда этот процесс еще даже не начался. Он начался чуть позже, когда я уже поступил в Физтех. И на втором или третьем курсе Физтеха у нас была театральная студия. Мы там ставили самостоятельно написанный нашим режиссером спектакль, он назывался «Убили поэму» и касался истории России, Советского Союза, того, каким образом поэзия Серебряного века – потрясающая, гордость России – превратилась в ту поэзию, которую назвали «поэзией рабочих рук» (по названию одного из сборников того времени) и которая ничего общего уже не имела с той высокой поэзией.
Первый день в Москве после освобождения. Февраль 1984
© Из архива Вячеслава Бахмина
– Было ощущение культурного регресса?
– Да. Ты начинаешь это понимать в ходе подготовки к постановке пьесы, когда читаешь постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград», когда ты знакомишься со стенограммами съездов, когда ты понимаешь, что делалось что-то совсем не то, что ты думал, что делалось в то время. И после такого столкновения с документами, с реалиями прошлого, воспоминаниями людей – особенно когда ты понимаешь, что были репрессированы лучшие люди, которыми ты можешь только гордиться, – ты начинаешь понимать, что твое восприятие советской власти и Советского Союза – оно, в общем, ущербно, оно ложно. Процесс такого переосмысления был довольно болезненный. И вот этот наш театральный эксперимент параллельно с чтением самиздата, который у меня стал появляться, знакомство с Юлием Кимом, семьей [Петра] Якира, другими диссидентами и, конечно, события 1968 года в Чехословакии, суд над демонстрантами [против советской оккупации Чехословакии], у стен которого я провел три дня, – все это за один год, наверное, сильно меня изменило, и я стал уже совсем диссидентом, новообращенным.
– Очень интересно ощущение границы между человеком, который просто понимает несправедливость советского общества, и человеком, который уже считает себя диссидентом. Вы сказали, что с вами за один год произошла внутренняя трансформация. А после каких событий вы смогли бы сказать: «Да, теперь я диссидент»?
