Младший Яроведов брат тоже пришел с ними и скрипел ступеньками позади князя. Почти три месяца, прошедшие с тех пор, он каждое утро приходил сюда топить печь – на случай, если Лада все же достаточно живая, чтобы чувствовать холод. Каждое утро он ставил на стол кринку свежего молока и клал хлеб, не оставляя надежды, что боги отпустят ее дух и девушка очнется. До сих пор все это оставалось нетронутым, а значит, она не просыпалась уже три месяца! Но Яровед, навещавший ее время от времени, говорил, что девушка жива – полупрозрачный блазень выглядел так, будто дышит, грудь тихо вздымалась, ресницы чуть заметно трепетали. Она лишь не шевелилась.
Бранемер ничего не видел внизу, только слышал, как Яровед возится в темноте. Сердце сильно билось, от волнения занималось дыхание. Уже двенадцать лет подряд он приходил сюда, на тот свет, один раз в год – на Ладин день, когда приходит пора вызволять богиню из зимнего плена. Для Бранемера этот день всегда был проникнут самой искренней радостью – он любил жену, которая ради этой священной обязанности покидала его на пять зимних месяцев, и с нетерпением ждал воссоединения. Поцелуй, которым он по обряду «будил» ее, всегда дышал непоказной страстью, и Миловзора с неизменным восторгом обвивала руками шею мужа, чтобы потом подняться и произнести: «Как же долго я спала…» Он знал, как все будет: радостные крики народа, «медвежьи пляски», бледное лицо княгини, с непривычки закрывающей лицо рукой от дневного света, торжественный объезд ближних полей, потом пир в обчине… А потом они наконец останутся вдвоем на своей лежанке за занавеской и вновь будут любить друг друга. Может быть, княгиня не надоела мужу, как это случается за половину жизни, что из двенадцати лет брака на деле‑то они провели вместе лишь чуть более шести…
Все прежние годы Бранемер точно знал, что и как будет. Но не в этот раз. Замирало сердце при мысли, что сейчас он увидит призрак девушки, на самом деле находящейся в Нави, в руках самого Велеса. Пробирала дрожь от мысли, что подобное могло случиться с Миловзорой… или нет, не могло. Миловзора, дочь знатного рода, была обучена всему, что полагается уметь княгине, но она не была волхвой и не ходила в Навь. Лютава была совсем иным существом. Бранемер почти ничего о ней не знал. Кроме того, что это она наконец сняла многолетнюю порчу и тем позволила Миловзоре забеременеть. Но что происходит с ней самой? Вернется ли ее дух в тело? А если нет, что тогда? Как быть, вести ли сюда Миловзору? Нельзя отменить обряд пробуждения Лады, который здесь справляли не менее тысячи лет. Но как его проводить, если Лада – только блазень?
Все эти мысли терзали Бранемера по пути сюда и задолго до того. Он потому и запросился у волхвов попасть сюда раньше срока, чтобы самому убедиться, как обстоит дело. Волхвы волхвами, но будить Ладу‑то ему!
Никакого мерцания за печью, где стояла лежанка, он от двери не увидел. О боги, неужели все пропало? Блазень рассеялся, она исчезла совсем! Что он скажет народу? А ее отцу, который отпустил дочь замуж все‑таки за него, Бранемера дешнянского, а не за Велеса? Да и девку жалко: Лютава понравилась Бранемеру, и он был бы рад взять ее второй женой, как и было изначально задумано.
Впереди тьму прорезал огонек – Яровед зажег лучину. Бранемер сделал шаг вперед. Волхв зажег вторую лучину, обернулся, еще держа ее в руке, слабый свет вынул из тьмы лежанку и темную медведину на ней…
– Она про… – начал Яровед и осекся.
На первый взгляд ему показалось, что на лежанке никого больше нет. Но тут же бросилось в глаза светлое пятно лица на подушке. Он торопливо подошел и замер с лучиной в руке.
На этот раз медведина укрывала человеческое тело. Лютава, их угрянская Лада, лежала на боку, свернувшись калачиком и натянув шкуру до плеч. Она не испускала мерцания, зато выглядела уже как обычный человек, а не призрак. Пахло лесным костром.
Бранемер встал за его плечом и тоже в молчании уставился на нее.
– Ну и что вы мне голову морочили? – вполголоса спросил он. – Блазень! Мерцает! Я вам поверил по привычке…
Понимая его, Яровед осторожно, будто боялся обжечься, притронулся сначала к толстой косе, потом к плечу девушки. Рука не проваливалась в морок, а ощущала обычное человеческое тело.
– Теперь она живая… – оторопело прошептал Яровед.
– Еще вчера была… как всегда… – добавил не менее изумленный Добровед. – А она того… проснется?
– Попробуй ее разбудить, – шепнул Яровед князю.
Какие бы шутки ни играла с ними Навь, честь будить Ладу принадлежит не Велесу, а Перуну, то есть самому князю.
Бранемер отодвинул брата‑волхва и подошел к лежанке вплотную. Встал на колени, не сводя глаз с лежащей. Она вдруг пошевелилась, перевернулась на спину, глубоко вздохнула. Выглядела она как обычная спящая девушка, но кто знает? Торопясь убедиться, что с ней уже все в порядке, Бранемер наклонился и поцеловал ее – скорее почтительно, чем страстно. Ему просто не пришло в голову, что Ладу не обязательно будить поцелуем, – он так привык, это место само подталкивало к точному исполнению обряда.
Ее кожа была гладкой и теплой. От ее дыхания веяло теплом, и запах молодой женщины, разогретой сном, наполнил Бранемера вполне естественным для мужчины чувством. Он взял ее за плечи и убедился, что под руками его обычное живое тело. И тут она открыла глаза. Взгляд был рассеянным, сонным.
– Лют… – начала было она, но тут же опомнилась.
Бранемер пристально смотрел на нее. Ее взгляд изменился – она его узнала. Лютава приподнялась, перевела взор на оторопелые бородатые лица двоих волхвов, нависших над лежанкой.
– Уже… пора? – хрипло выговорила она. – Весна… пришла?
– Фу‑ух! – шумно выдохнул Бранемер и сел на лежанку рядом с ней. – Ожила!
Лютава тоже села, убирая с лица выбившиеся из косы пряди.
– Уже сегодня, да? – повторила она. – Пора идти? Ладин день?
– Ладин день – послезавтра, – ответил ей Яровед, пока Бранемер, запустив пальцы в густые темные волосы, ерошил их, будто пытаясь прийти в себя.
Все же он сильно переволновался, ожидая увидеть блазень из Нави.
– Так чего же вы меня будили?
– Да боялся я, что ты вообще, блин горелый, не проснешься! – Бранемер обернулся к ней. – Что я тогда делать буду! Дед рассказывал, его сестру тут в одну зиму мертвой нашли, так три года было неурожайных, мор и всякое такое. Но то хоть мертвой! А ты лежала, вон, стрый говорил, вроде есть, а вроде нет! Вроде не мертвая, а вроде и не живая.
– Это как? – изумилась Лютава.
– Через тебя лежанку пощупать было можно! Я сам хотел попробовать, да вот… – Бранемер снова взял ее за плечо, – щупаю, девка как девка…
– Эй! – Лютава оттолкнула его руку. – Жену свою иди щупай!
– Жену… Постой! – Бранемер повернулся к Лютаве и сел так, чтобы хорошо ее видеть. – Так я… Я тебе должен в ноги поклониться, да? Ты ведь… это ты сделала, что… Я тебя во сне тогда видел. На том белом камне. В первый раз мне там удельница явилась и сказала, чтобы я тебя в жены взял, тогда, значит, сын родится. Я послушался. А во второй раз тебя там же увидел, и ты сказала, чтобы шел я к жене, и тогда будет у нас сын…
