– Ты пойдешь за мужем в Навь? – прямо спросила Чернава в тот день, когда Святомер скончался и она поставила на окно миску воды и повесила погребальный рушник – душе умывать и утираться.
Семислава подняла на нее покрасневшие от слез глаза. Лицо ее выглядело изнуренным – не столько от трудов по уходу за больным, сколько от тоски и безнадежности. За время болезни мужа она сильно изменилась, поблекла и выглядела будто лебедь с подрезанными крыльями.
– У тебя нет детей, – продолжала Чернава. – Семь лет – это долгий срок. Навь давно отметила тебя, ты – пустая верба, и теперь, когда князь ушел к дедам, зачем тебе оставаться здесь, если некого растить?
– Но я… я вовсе не пуста, – выговорила Семислава, с трудом отрываясь от мыслей о свершившемся. – У меня… будут дети. Дочь… двое сыновей. Я знаю. Моя мать гадала, когда за мной только приехали сваты. И сказала мне. И это не моя вина, что они еще не родились.
– Да ее не попрекать, а хвалить надо, что эти дети не родились, – вздохнул Начеслав. – Братец Святомер… изломала его жизнь походная, а он уж не отрок давно. Кабы и родились – не его, матушка, это были бы дети.
– И если мне суждено стать матерью, значит, не судьба мне за мужем в Навь идти, – продолжала Семислава, взглядом поблагодарив деверя за поддержку.
О том, что в последние годы жизни Святомер уже не мог стать отцом, она никогда ни с кем не говорила, но родичи многое знали и без нее.
– Не понуждай ее, матушка, – добавил Доброслав, не отводя глаз от застывшего лица Святомера. – Рано ей с белого света на иное живленьице улетать…
Он ждал, что она посмотрит и на него, но Семислава больше не поднимала глаз.
– К чему понуждать? – сухо ответила Чернава. – Она не роба, княжьего рода, сама решает. Князь в Навь и так не один пойдет. А дети…
Она ничего не добавила, но, возможно, именно тогда впервые подумала, что эти дети, обещанные Семиславе судьбой, вполне могут оказаться ее, Чернавы, внуками. Молодая вдова старше Ярко лет на пять, но разве это помешает?
Когда покойного обряжали для крады, Семислава проследила, чтобы ничего на теле не застегивали и не завязывали: серебряные пуговки хазарского кафтана красного шелка с крупными узорными кругами, пряжку пояса с серебряными накладками, гашник портов, даже оборы на ногах и ремешки черевьев. Когда все уже было готово и покойного собрались выносить из избы, Доброслав подошел к домовине, снял шапку с головы мертвого и ударил ею по плечу одетую во все белое, швами наружу, Семиславу.
– Отец мой нашел себе жену другую! – громко сказал он, чтобы слышали все. – А ты поищи себе другого мужа!
Семислава поклонилась и молча вышла. На погребении она не была.
Теперь бывшие супруги – мертвый муж и живая жена – были свободны друг от друга и имели право вступить в новый брак: он в Нави, она в Яви. Семислава даже улыбнулась тайком, представив, как обрадуется Доброслава, покойная его первая жена, когда вновь его увидит: ведь там Святомер вновь будет в расцвете сил, раны и немочи исчезнут, не пройдя сквозь пламя крады. И когда он там справит новую свадьбу, зачатые им с мертвой супругой дети родятся живыми – здесь, в белом свете, в семьях его потомков…
На краде рядом со Святомером лежала молодая рабыня, удушенная Чернавой и ее помощницей, старухой Полазкой. В последующие дни Семислава никуда не выходила, привыкая к своему новому положению и думая, как быть дальше. Смерть мужа оказалась для нее неожиданностью. Рана его была тяжела, но ведь уже закрылась, и все шло к выздоровлению. Почему ему вдруг стало хуже? Подозревали порчу, а то и прямой вред. Мало ли, взяла лечившая его Чернава не ту травку… Никто не смел говорить, что она сделала это нарочно, – уж слишком засиделся деверь на столе ее мужа и сына. Но думать кто же запретит?
В дверь постучали. Вздрогнув, Семислава, сидевшая на лавке спиной к оконцу, вздрогнула, взяла платок и накинула на повой, потом сделала челядинке знак отворить. Уже были сумерки, но челядь не решалась ни зажечь лучину, ни спросить княгиню, отчего она не ложится. Дух покойного был еще где‑то здесь, и челядь двигалась на цыпочках, оглядываясь, будто боялась на него наткнуться.
А вдруг это он? Покойный муж так ясно стоял у нее перед глазами, что молодая вдова не удивилась бы, увидев его за порогом. В том самом кафтане, в котором его положили на краду, пояс расстегнут, оборы волочатся по земле… Подавив неуместную улыбку, она посмотрела на дверь.
Вошел Доброслав – даже почти без света ей не составляло труда узнать эту высокую, худощавую, чуть сутулую фигуру. С отрочества, когда вдруг слишком быстро вытянулся, Доброслав привык везде склоняться в низких дверях и никогда уже по‑настоящему не распрямлялся.
На нем тоже была горевая сряда – белая сорочка швами наружу, черно‑белый пояс с вытканным узором «деды». Войдя, он снял шапку, поклонился и застыл у порога.
– Будь жив, – приветливо кивнула Семислава и встала, указывая на лавку.
– Потревожил тебя?
– Да. Я уж думала, это он зашел – посмотреть, как поживаю…
Доброслав беспокойно оглянулся, будто и правда ждал увидеть в темном углу отца и боялся быть застигнутым врасплох.
– Он не придет! – Опомнившись, Доброслав покачал головой. – Мы его по чести проводили и путь назад в белый свет затворили. А ты что же – тоскуешь?
– Нет, – твердо ответила Семислава. Она знала свой долг. – Нельзя уже тосковать, а не то тоска моя мертвому камнем на грудь ляжет. Нельзя плакать – иначе он весь в моих слезах ходить будет. А я обычай знаю. Был у меня муж – да и не стало. Не стало – да и не надо, знать, Рожаницы так напряли.
– Да уж, волю вещих вил как не уважить! – Доброслав обрадовался, что она сама заговорила об этом, и похлопал себя шапкой по колену. – Это ты правильно мыслишь!
Семислава невольно бросила на него насмешливый взгляд. Не ему было хвалить ее за ум. Доброслав сперва смутился, но потом вспомнил, что теперь все иначе. Она ему уже не мачеха, с которой он должен был дружить ради отца. Теперь она – бездетная вдова, и если не полностью в его власти, то, во всяком случае, сама нуждается в его дружбе.
– Ты всегда была умна, – продолжал он. – За это отец и любил тебя так.
– Ну, не только за это! – не удержалась от улыбки Семислава, красивая женщина, знавшая себе цену.
– Само собой, не только. – Доброслав бросил на нее восхищенный взгляд, чего никогда раньше себе не позволял.
Семислава опустила глаза – не смущенно, а скорее досадливо.
– Чего вокруг да около ходить! – Доброслав с размаху хлопнул шапкой по колену. Перед ней он всегда смущался, но с этим пора было покончить. – Ты понимаешь, о чем я с тобой говорить хочу? Ты еще молода, и замуж тебе идти нужно. Иди за меня. И будешь снова княгиней вятичей, как прежде. Но только муж у тебя будет молодой да удалый. И дети, судьбой обещанные, народятся. Это уж я тебе обещаю.
