Охающие женщины повели Честишу в баню. Озарка рыдала и причитала, а остальные торопились поскорее очистить возвращенную из леса, а заодно и посмотреть, не отрос ли у нее за это время хвост или еще чего такое. Лютава собиралась с ними, но сперва зашла к Твердоме за чистой сорочкой.
Возле избы ее ждал Лютомер.
– Ну, как ты, жива? – Он обнял ее, но Лютава вдруг вскрикнула.
– Ой! Больно, – пояснила она в ответ на изумленный взгляд. – И спина чешется.
– Кто ж тебя бил?
– Леший и бил. Сейчас схожу в баню, авось полегчает.
Они вошли в избу, Лютава направилась к укладке, на которой стоял короб с ее пожитками.
– Покажи, что там у тебя? – Лютомер подошел сзади. – Сильно досталось?
Лютава стянула сорочку со спины.
Лютомер протяжно просвистел.
– Все так худо? – спросила она, думая, что вся в синяках.
– Пес твою мать…
По голосу брата она поняла, что все не просто худо, а совсем худо.
Лютомер медленно поднял руку и погладил ее по спине.
– В баню ты, родная, не пойдешь… – задумчиво пробормотал он.
По спине Лютавы, вдоль всего позвоночника, тянулась темная полоса. А когда Лютомер к ней прикоснулся, то ощутил мягкие и в то же время упругие волоски.
– Что такое? – Лютава завела руку назад, осторожно коснулась своей спины… и замерла от неожиданности, обнаружив нечто такое, чего там быть никак не должно.
Вместо гладкой девичьей кожи она наткнулась на волчью шерсть. Вдоль хребта – от шеи до пояса и чуть ниже.
Леший все же успел отомстить ей за похищение невесты. Другая от его прикосновения навек превратилась бы в зверя и пополнила лесные стада, но в Лютаве он смог лишь пробудить глубоко запрятанную природу волчицы, и без того жившей в ней. Но теперь звериный дух вышел наружу.
Онемев, Лютава села на лавку. Уж чего только она не повидала за последний год, но это… Даже у Лютомера не имелось никаких внешних признаков его оборотничества. А у нее теперь есть…
От потрясения ее зазнобило. Лютомер сел рядом, обнял ее и прижал к себе, пытаясь унять дрожь.
– Это что же мне теперь… на весь век? – стуча зубами, еле выговорила она.
– Или до замужества. Как водится.
– Ох, матушка! – Лютава закрыла глаза и уткнулась ему в шею, чтобы не видеть белого света. – Да кто же на мне женится? Кто серую волчицу в жены возьмет?
– Кому на роду написано, тот и возьмет! – Лютомер немного пришел в себя и усмехнулся. – Вот и посмотрим, кому смелости хватит. А трусливый зять мне даром не нужен!
Глава 11
Наверное, даже мать, волхва Чернава, не ждала возвращения Ярко с таким нетерпением, как его двоюродный брат Доброслав. Честолюбивый и упорный, сын покойного Святомера не собирался уступать двоюродному брату власть над вятичами и знал, что многие из рода и округи его поддержат. У обоих молодых наследников были свои сторонники: Ярко был сыном старшего брата, Доброслав – младшего; но Ярко моложе и до сих пор числился в отроках, а Доброслав – уже зрелый муж, отец пятерых детей. Но все сходились в одном: жить без князя более невозможно. Не позднее окончания жатвы тот должен быть провозглашен.
Если сейчас Ярко привезет жену – угрянскую княжну, то их права уравняются. Доброслав не собирался отказываться от борьбы, но понимал, что она станет труднее. Поэтому, едва заслышав, что на Упе видны лодьи и это, должно быть, Ярко воротился, он чуть не бегом кинулся к реке.
Близился вечер, над рекой ягодным румянцем горел закат, бросая такие же красноватые отблески на синюю воду Упы. «Словно огонь под водой», – мимоходом подумал Доброслав.
Да, это они. Доброслав напряженно оглядывал лодьи, выискивая женщин. Но не нашел ни одной. В поездку Ярко брал свою сестру Гордяну, чтобы обменять, как водится, одну невесту на другую. Гордяны с ним больше не было, а значит, хотя бы в одном посольство достигло цели: князь угрян согласился принять ее в род. А стало быть, должен был дать другую невесту взамен. Но где же она?
Купала уже осталась позади, настала горячая пора сенокоса, а вечерами старики обходили делянки ржи, проверяя: не поспела ли где? Приближалась жатва, и лишнего времени ни у кого не было. Тем не менее Ярко привез новости столь важные – в чем бы они ни состояли, – что в тот же вечер, когда начало темнеть, народ потянулся к площадке городца.
Закат отгорел, небо налилось густой синевой, на которой лишь кое‑где лежали белые мазки облаков, освещенных последними каплями света; отражаясь в реке, небо принимало черничный оттенок. Вернувшись с лугов, ополоснувшись, переменив рубаху и наскоро поев, жители Гостилова собирались на мысу перед обчинами. Все хотели услышать, как Ярко съездил. После целого дня работы люди устали, но никто не мог потратить на разговоры день сенокоса. Посередине развели костер и говорили при свете огня.
Среди женщин стояла и молодая Святкина вдова, Семислава, одетая в белую «горевую сряду». Поверх убруса она еще набросила большой белый платок, будто хотела отгородиться от мира живых. Доброслав сам послал жену зайти к ней по пути к городцу. Теперь она редко показывалась на людях, хотя и продолжала жить на богатом Святкином дворе. С ней там хозяйничала Божехна – младшая жена Святомера, но куда старше Семиславы по годам, мать троих почти взрослых сыновей, каждому из которых теперь что‑то причиталось из отцова наследства. Семислава же, не имея детей, могла распоряжаться только своим приданым, а все остальное принадлежало Доброславу, который был обязан выделить долю младшим братьям. Но кому достанется главное наследство Святомера – жена и княжий стол?
Доброслав не спешил делить отцово добро и не рушил налаженное хозяйство Семиславы. Сам часто навещал ее, осведомлялся, все ли благополучно. Он знал: среди людей ходят разговоры. Не было смысла и пытаться сохранить в тайне его влечение к молодой мачехе, и он следил лишь за тем, чтобы не дать повода упрекнуть его поступки. Он всегда был с Семиславой вежлив, приветлив и почтителен. Даже жена, Борилада, лишь вздыхала порой, но и сама думала: не так уж плохо, если они с сестрой в конце концов окажутся в одном доме…
Но нынешний случай был так важен и для Семиславы тоже, что ей нельзя было отсиживаться у себя. Смерть мужа и неизвестность будущего изменили ее: если раньше она держалась уверенно и даже задорно, то теперь была тиха, молчалива и говорила только со своей сестрой. Серебряные заушницы с лучами зерни, стеклянные бусы она спрятала в укладки и ходила лишь с одним проволочным колечком на правом виске. Раньше она не боялась Чернавы и могла посматривать на нее свысока, но гибель Святомера переменила и это. Теперь они обе стали вдовами, но Чернава была старше и годами, и положением в роду. Семислава знала: у старухи хватило бы влияния отправить ее в Навь с покойным мужем. И если та этого не сделала, то лишь потому, что думала о сыне…
