Промозглая, даже ледяная сырость подстегивала, как плеткой, и девушка, чтобы согреться, ускорила шаг. Вот уже и «аппендикс», еще метров пятьдесят пройти вперед, и можно «голосовать».
Свет фар Лену ослепил и заставил поморщиться, но не от того, что был ослепительно ярок (сумерки как-то очень быстро сменились полной теменью) и на какие-то мгновения лишил ее зрения, а потому, что машина ехала из города, а не в город. Лене ж нужно не куда-нибудь, а только домой, в теплую привычную вонь.
Еще секунда, и ей показалось, что машина мчится прямо на нее, она испуганно прикрыла глаза рукой, одновременно отступая, пятясь назад, на обочину и даже за обочину. Но страхи оказались напрасными — машина резко затормозила, дверца распахнулась, и тот, кто был за рулем, вылез из салона, огляделся и, убедившись, что дорога пустынна, направился к одинокой, как деревцо в голой степи, Лене.
— Узнаешь? — приблизившись вплотную к ней, спросил он.
— Ой, это вы! — искренне обрадовалась Лена, признав в незнакомце того, кто сегодня утром подбросил ее сюда на «работу». Случайно, конечно, так получилось, но мужчина этот ей понравился — обходительный, серьезный, опрятно одетый, на темы ниже пояса, как почти все эти жеребцы, мгновенно распознающие, кто такая Лена и чем занимается, не съезжает. Лена даже подумала, что такого симпатягу, намекни он только, обслужила бы бесплатно и в охотку. И еще на какую-то долю секунды помечталось ей тогда, что хорошо бы за такого человека выйти замуж.
— Я, — совсем неприветливо ответил знакомый незнакомец, что, в общем-то, немало удивило Лену. — Ну, как, много заработала? — продолжил он другим, уже вполне миролюбивым тоном.
Перед кем другим Лена и не пыталась бы таиться, а вот перед ним, который ей утром так понравился, хотелось предстать совсем в другом свете.
— О чем это вы? — как можно удивленнее попыталась спросить она, не подозревая, что мгновением спустя удивится уже по-настоящему — мужчина вдруг взял ее голову в обе руки, как берут большой арбуз, так иногда в детстве с ней делал покойный отец, чтобы ласково посмотреть в глаза и нежно боднуть ее в лоб, ладони незнакомца были теплыми и сильными, Лена с замиранием сердца догадалась, что он, кажется, хочет ее поцеловать, и это было последнее, чему она успела порадоваться в своей короткой и не очень-то счастливой жизни — голова ее ушла на плечо, и дальше плеча, как будто это не голова, а глобус под рукой нетерпеливого школяра, и она вдруг увидела перед собой не лицо этого странного незнакомца, а далекие огни родного города — словно развернулась к нему под углом в девяносто и даже больше градусов, хруст ломаемых шейных позвонков обернулся адской болью и тем, что противное небо упало на землю, а сама земля ушла из-под ног неведомо куда…
Мужчина оттащил обмякшее тело девушки подальше за обочину и уложил его в неглубокий кювет. Оглядевшись, он склонился ненадолго над мертвой Леной.
* * *
— Никакой, черт побери, ясности, — вслух резюмировал капитан Игорь Бетко, закрывая папку с первыми материалами по убийству Лены Ветровой.
Впрочем, резюме это было чисто риторическим — откуда взяться ясности, если папка, по большому счету, пуста. Есть заключение патологоанатома — бедной девчушке, пусть непутевой, пусть «плечевой», но человек ведь, человек, и совершенно, кажется, безобидный, сломали шейные позвонки. Или, как говорят в народе, свернули шею. Кто это сделал прямо на трассе? И зачем?
Никаких вещественных доказательств на месте преступления не обнаружено, кроме одного — к куртке убитой желтой, «золотой», как говорят в обиходе, булавкой была пришпилена обыкновенная бумажка с достаточно крупными, шестнадцатый, как сказали компьютерщики, кегль, словами: «ИЩИ ВЕТРА В ПОЛЕ!». Благодаря этой издевательской «визитке» сам собой напрашивается вывод: умертвил Лену не какой-нибудь случайный клиент, а тот, кто заранее убийство спланировал и совершил. Он, во-первых, уверен в своей безнаказанности, а во-вторых, нагло бросает вызов ментам.
Ограблением и не пахнет. В кармане курточки Лены Ветровой нашли пятьдесят одну гривну восемьдесят девять копеек. И пять дешевых презервативов. В последний день жизни, где-то до обеда, жертва вступила в половой контакт. Обыкновенным, так сказать, способом. Оральный секс также имел место быть, но уже не с первым, а со вторым клиентом — образцы спермы принадлежат двум разным мужчинам. Что ж, это для Ветровой привычное дело. Девушка пробавлялась заработком на трассе, умудряясь на жалкое вознаграждение еще содержать и пьяницу-мать. Кстати, с опознанием трупа никакой мороки не возникло: гаишник Федоренко, вглядевшись при свете фар в лицо убитой, воскликнул: «О! Так это ж Ленка Ветрова! Если б вы знали, сколько раз я прогонял ее с трассы!..»
Бетко поморщился, вспомнив запах, которым его встретило жилье Ветровых. Кислая вонь от водочного перегара, перемешанная с удушливым табачным дымом от дешевых сигарет. Мать Елены, которая спала вчера ночью беспробудно пьяным сном при незапертой, между прочим, двери, узнала о том, что случилось с дочкой, только утром, на жутчайшее похмелье. Коротко всплакнув и до конца, кажется, не осознав трагичность известия, принялась клянчить деньги на похмелку. Бетко брезгливо сунул ей в ладонь десятку, хотя, если честно, хотелось тут же прикандычить эту потерявшую человеческий облик женщину. Впрочем, без всякой жалости подумал Игорь, ее дни и так сочтены: водка ее, теперь уже совсем одинокую, неприкаянную, вот-вот доконает. Никаким иным финал человека, запрограммированного на самоуничтожение, быть не может.
Придется, вздохнул капитан, навестить эту алкоголичку позже, хотя его просьбу быть к вечеру трезвой она вряд ли выполнит.
Тома Журавлева, о существовании которой Бетко узнал от всеведающего, что касается трассы, гаишника Саши Федоренко, из-за смерти подружки совершила в этот день вынужденный прогул.
— Ты хоть выводы какие-нибудь для себя сделала? — сурово спросил Игорь, отмечая про себя, что эта девица больше подходит для столь неоригинальной деятельности, как продажная любовь: и формы вызывающе аппетитные, и одета вызывающе кричаще, вульгарно — яркие цвета в одежде абсолютно несочетаемы, зато обращают на себя внимание.
— Делай не делай, а на жизнь зарабатывать надо, — шмыгнула носом слегка простуженная девчонка. — И не только себе, а и отцу.
— Пьет?
— Без передыху. Утром, когда проснется, еще есть что-то от человека, а вечером — в невменяемом состоянии.
— Плохо, — сказал Бетко. — Очень плохо. Тома, скажи мне, кому мешала Лена? Кому могла понадобиться ее смерть?
— Никому. Она была безобидной, как муравей. Врагов у нее… Нет, не помню. Даже так скажу — врагов у нее не было.
— Может быть, ее кто-то тайно любил? И не в силах был смириться, что она — проститутка?
— Да бросьте, — отрезала Тома и заплакала. — Никакой любви у нее не было. Она о ней только мечтала. Она хотела, чтобы у нее был любимый парень, который просто бы ее обнимал и целовал. Только целовал, понимаете? Это я знаю точно. Она сама мне об этом сказала. Что ни разу в жизни ни с кем не целовалась. Что она видела? Только бах-трах, двадцатка в зубы и пошла вон…
