Эта великолепная страна со своими тысячелетними лесами, с лугами, покрытыми высокой травой, осталась точно такой, какой вышла из рук Творца.
Действительно, почва под ногами путешественников была девственно свежей и абсолютно нетронутой.
Порой при звуке их шагов из-за кустарника выглядывала с беспокойством лань и тут же убегала в испуге; самые разнообразные птицы с ярким оперением мелькали повсюду, некоторые лениво качались над волнами речки, едва подернутой легкой рябью от прихотливого ветерка.
Повсюду, куда доставал глаз, царила девственная природа, нигде не было заметно следов рук человеческих и присутствия людей, хотя они не могли быть далеко, так как местность, где находились путешественники, была в то время одной из богатейших и могущественнейших испанских
колоний на американском континенте; к тому же Панама на Тихом океане и Чагрес на Атлантическом океане соединялись путем очень оживленным, потому что между двумя этими портами пролегала Золотая тропа, по которой перевозили несметные богатства Нового Света.
По требованию проводника авантюристы пустили лошадей крупной рысью, а между тем индеец, выступая своим скорым, свойственным краснокожим шагом, не отставал от них, ничуть не напрягаясь при этом и постоянно держась впереди, по-видимому нисколько не тяготясь таким быстрым ходом.
Мигель Баск под влиянием лучей полуденного солнца, отвесно падавших ему на голову, и арабского седла, на котором он удобно устроился, скоро заснул.
Напрасно дон Фернандо будил его несколько раз и силился завязать разговор, ответом ему было лишь короткое и невнятное мычание. Наконец он и этого добиться не смог, а вместо того раздалось храпение, сила звука которого не уступала гудению севильского церковного органа в воскресный или праздничный день.
Потеряв всякую надежду на успех, дон Фернандо отказался от попыток вступить в разговор с таким упорным спящим, но так как он принадлежал к числу людей, никогда не засыпающих, если вынашивают в голове важные замыслы или им поручено дело не только трудное, но и опасное, то решил оставить в покое товарища, не отвечающего ему, и расспросить проводника, чтобы извлечь из него полезные сведения, которые впоследствии, вероятно, могли бы им пригодиться.
Дон Фернандо был одарен редкой тонкостью, хитрый, как горец, до мозга костей, он, однако, до сих пор имел дело только с европейцами; характера краснокожих он не знал вовсе и понятия не имел, где у них слабая струнка. Со свойственной европейцам самонадеянностью он воображал, что легко справится с неотесанным дикарем, который так бодро вышагивал в десяти шагах впереди него.
Достойный авантюрист не подозревал, что в самом простодушном с виду краснокожем хитрости, ловкости и смышлености хватит на трех уроженцев Нижней Нормандии, двух — Нижней Бретани и такое же число гасконцев или бискайцев, по общему мнению — за основательность которого, однако, сохрани нас Боже поручиться, — людей самых хитрых во всем нашем подлунном мире.
Итак, уверенный, что достигнет своей цели, авантюрист пренебрег всеми мерами предосторожности и весело окликнул проводника:
— Эй, Хосе! Нельзя ли тебе идти немного тише и рядом со мной? Мы потолковали бы дорогой, чтобы скоротать время. Между нами говоря, оно тянется для меня чертовски долго на этом солнцепеке, от которого изжарился бы даже панцирь черепахи.
— Как угодно, сеньор, — спокойно ответил краснокожий, — но к чему говорить, когда можно спать? Берите пример с вашего товарища: видите, он спит, убаюканный мерной поступью лошади. Отчего бы вам не поступить так же?
— По двум причинам, любезный друг, — ответил молодой человек насмешливым тоном, — во-первых, мне спать совсем не хочется, во-вторых, я был бы не прочь наблюдать за дорогой, по которой мы едем.
— Нет ничего легче, когда у вас глаза так широко раскрыты, сеньор, для этого нет надобности в разговорах.
— Правда, любезнейший, истинная правда, я вполне признаю это, однако, если тебе не будет неприятно, я был бы очень рад поговорить с тобой. Признаться, я очень люблю беседовать, да и то сказать, ведь это самое верное средство получить сведения.
— А! Вы хотели бы собрать сведения, сеньор?
— Не скрою, что сильно хочу этого.
— Какая неудача для вас, что вы напали именно на меня, любезный сеньор! — возразил краснокожий, и в голосе его прозвучала насмешка. — Похоже, из всех людей я менее всего способен предоставить то, что вам нужно.
— Как знать, любезный друг, как знать, все-таки подойди ближе, если не возражаешь, и потолкуем о том о сем; быть может, сами не подозревая того, в нашем беспредметном разговоре мы до чего-нибудь и договоримся.
— Не думаю, сеньор, однако, не желая делать вам неприятное, я исполню ваше желание. Будем говорить или, вернее, извольте говорить, сеньор, а я готов отвечать вам, если смогу.
Краснокожий замедлил шаг и пошел по правую руку путешественника .
Тот, изумленный отпором и начиная подозревать, что имеет дело с противником несравненно более сильным, чем предполагал, насторожился и сменил тактику. Он продолжал самым равнодушным, казалось бы, тоном:
— Признаться, я так упорно настаиваю на беседе с тобой только потому, что не хочу заснуть.
— Очевидно, — ответил проводник небрежно.
С этим словом он размозжил палкой, которую держал в руке, голову речной змеи, внезапно появившейся перед ним.
— Ого, приятель, как ты ловко справляешься с этими гадами! — вскричал молодой человек с удивлением.
— О, это сущий пустяк!.. Так что вы говорили, сеньор?
— Я ничего не говорил.
— Значит, разговор окончен?
— Напротив, только начинается, поскольку, как известно, приступать к делу труднее всего.
— Полноте, сеньор, вы шутите или смеетесь надо мной.
— Ты же так не думаешь.
— Напротив, уверен в том, что говорю. Вам, извольте видеть, приятно было бы узнать кто я, откуда родом, из каких мест направляюсь и куда.
— Да что же это? — вскричал молодой человек с притворным смехом, который не скрывал, однако, его смущения. — Мы, кажется, хитрим?
— Ничуть! Я не думаю хитрить и говорю вполне откровенно: мне нечего вам сообщить, по крайней мере сейчас; со временем, быть может, я окажу вам доверие, которое теперь считаю лишним. Человек, на которого вы вполне полагаетесь, поручил мне быть вашим проводником, он знает, кто я, любит меня и покровительствует мне, за него я дам изрубить себя в куски; этого для вас должно быть достаточно. Я дал слово довести вас до Панамы, слово это я сдержу — вот все, что я могу сказать вам в настоящую минуту, а если этого вам недостаточно, то ничего не может быть легче, как вернуться назад, тем более что я опасаюсь урагана. Вы можете пока скрываться в моей хижине, а при первом удобном случае я обязуюсь доставить вас обратно на ваш корабль в целости и сохранности.
