— Нет, сеньор, я не настолько богат, чтобы влезать в долги, — прибавил граф, улыбаясь, — я и так уже ваш должник за оказанное мне гостеприимство, давайте же остановимся на этом.
— Какой вы оригинал, граф!
— Вы находите, сеньор? Быть может, вы и правы, но я вынужден объявить вам свое неизменное решение: или снять ваш прелестный дом, или поселиться в другом — вероятно, во сто раз худшем, но где я буду чувствовать себя как дома.
— И вы не передумаете?
— Ни в коем случае.
— Хорошо, граф, я согласен.
— Вы меня очень обязали этим, остается только определить цену.
— Не заботьтесь об этом, граф.
— Напротив, сеньор, я сильно озабочен.
— Да мы договоримся.
— Во сто раз лучше договориться теперь же, чтобы впоследствии не приходилось жалеть ни мне, ни вам.
— Да вы просто страшный человек!
— Потому, что хочу вести дело, как следует?
— Нет, потому что вам во всем надо уступать.
— Вы заходите чересчур далеко, сеньор, ведь я требую только справедливого, кажется.
— Это правда, граф, и я прошу прощения.
— Простить я готов, но с условием.
— Каким же?
— Назначить мне цену за съем вашего дома.
— Опять вы за свое?
— Разумеется, или скажите мне откровенно, что не хотите сдавать мне его.
— Если вы непременно этого требуете, то платите мне тысячу пиастров в год. Не много это будет?
— Цена умеренная, сеньор, и я согласен.
— Значит, теперь с делами покончено?
— Не совсем.
— Что такое?
— Позвольте минуту.
Дон Фернандо вынул из кармана бумажник с золотым замком, порылся в бумагах и подал одну асиендадо, говоря:
— Известна ли вам в Панаме банкирская фирма Гутьеррес, Эскирос и К°?
— Очень даже известна, граф, это самая значительная банкирская фирма во всем городе.
— Очень рад это слышать. Вот чек на тысячу пиастров за дом, который вы, вероятно, примете; оплата, как видите, по предъявлению.
— О, граф! — вскричал асиендадо, которому одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в подлинности документа. — Я беру его, закрыв глаза, в полном убеждении, что он законный.
— Итак, решено. Потрудитесь дать мне расписку в получении тысячи пиастров и адрес дома, который находится теперь в моем распоряжении. Еще два слова сторожу дома, и с делами покончено.
По знаку хозяина мажордом вышел. Почти тотчас же он вернулся со всеми письменными принадлежностями.
— Как! Тут же, на месте, не переводя духа? — смеясь, вскричал асиендадо.
— Если вы ничего против не имеете, сеньор, я буду вам весьма обязан; я уезжаю завтра на рассвете.
— Справедливо, — согласился дон Хесус.
Он написал расписку и вручил ее молодому человеку; тот положил ее в бумажник после того, как пробежал глазами.
— Что же касается адреса дома, — продолжал асиендадо, — то он называется просто «Цветочный», и ваш проводник-индеец приведет вас к нему с закрытыми глазами.
— Вот и ключи. Я привез их с собой, — сказал мажордом, подавая громадную связку молодому посетителю, который, в свою очередь, передал их Мигелю.
— Благодарю. Позвольте мне теперь принести вам искреннюю признательность, сеньор, за вашу любезность и ваше радушное гостеприимство.
— Будьте уверены, граф, — возразил асиендадо с поклоном, — что я считаю за счастье случай, который мне представился, оказать вам услугу. Вы позволите нанести вам визит?
— Я сам буду иметь честь появиться у вас, как только вы приедете в Панаму.
— Каждый укажет вам мой дом.
— И я, со своей стороны, в вашем распоряжении, если вам угодно будет осмотреть порт, город и даже мой корвет, на котором почту за счастье принимать вас, — сказал капитан.
— С величайшим удовольствием принимаю ваше приглашение, капитан, я воспользуюсь им непременно.
— Так вы решительно отправляетесь в путь?
— Как только займется день, это необходимо; я даже, если позволите, прощусь с вами теперь же, — признаться, я совсем разбит от усталости.
Отец Санчес прочел молитву, и все встали из-за стола.
Дон Фернандо простился с хозяевами и ушел, улыбнувшись донье Флоре на прощание какой-то загадочной улыбкой.
У двери дон Фернандо обернулся, приложив палец к губам. Девушка молча глядела на него.
«По-моему, она хочет что-то сказать мне», — пробормотал он про себя.
Он вышел из залы, предшествуемый мажордомом, который светил ему, в сопровождении самого хозяина и Мигеля.
Дон Хесус настоял на том, чтобы проводить гостя до его спальни и удостовериться, что для него все приготовлено.
Молодому человеку пришлось покориться этой фантазии хозяина, которую он в душе приписывал избытку вежливости.
Мажордом отворил несколько дверей, прошел через несколько зал и наконец ввел посетителей в комнату, но не в ту, где они были сперва.
Эта комната была велика, с потолком в виде купола и ковровыми обоями; освещалась она тремя готическими окнами; дубовая, потемневшая от времени изящной резьбы мебель напоминала лучшие образцы эпохи Возрождения и, очевидно, была привезена из Европы; кровать, поставленная на возвышении, к которому вели три ступени, была скрыта тяжелыми занавесками.
Рядом с изголовьем была дверь туалетной, где постелили постель для Мигеля.
Чемоданы путешественников стояли на стульях.
На столике возле кровати, у изголовья, горел ночник, и тут же стояла кружка с укрепляющим напитком, который в то время обыкновенно пили, ложась спать, и который поэтому называли вечерним питьем.
Восковые свечи горели в канделябрах, поставленных на тумбах, раскрытая библия лежала на аналое, над которым возвышалось распятие из пожелтевшей слоновой кости.
Асиендадо с видимым удовольствием осмотрелся вокруг.
— Кажется, все в порядке, — сказал он, потирая руки.
— Не знаю, как благодарить вас за такое внимание, — ответил дон Фернандо.
— Я только исполняю долг гостеприимства. Впрочем, — прибавил он со значением, — если вы считаете себя моим должником, мы и этот счет сведем со временем; теперь же, когда я удостоверился, что мои приказания исполнены и вам все подано, позвольте пожелать вам доброй ночи и в особенности благополучного пути, — по всей вероятности, я не буду иметь чести видеть вас перед вашим отъездом.
— Боюсь, что так, поскольку собираюсь отправиться с рассветом.