Буканьеры весело чокнулись с добрым товарищем, но их стаканы до краев были наполнены ромом.
Тем временим в комнату проник луч солнца, словно золотая стрела.
В то же мгновение раздались звуки труб и барабанный бой, сливавшиеся с топотом большой толпы народа, которая смеялась, кричала и пела.
— Ваши приказания исполняются, Монбар, — сказал, улыбаясь, губернатор.
— Не только здесь, но и в Пор-Марго, в Леогане, на Тортуге — словом, везде, не так ли, Медвежонок?
— Чтобы избежать недоразумений, я сам передал твои приказания во все места.
— Сколько народу! — вскричал Пьер Легран, выглянув на улицу.
— Нам понадобится много людей, — заметил Медвежонок, кивнув головой.
— Да, дело будет жаркое.
— Но мы нанесем смертельный удар испанской торговле!
— Она не оправится за несколько лет!
— Не слышно ли чего о Прекрасном Лоране? — спросил губернатор.
— Ровно ничего.
— Гм!
— В этом нет ничего удивительного, — заметил Монбар. — Чтобы попытаться высадиться на перешейке, Лорану следовало сперва подняться до широты мыса Горна, где крейсировал Тихий Ветерок, увидеться с ним и объяснить ему наш план, а потом уже вернуться назад. Путь не близкий. Заметьте, что он снялся с якоря второго января в Пор-де-Пе — правда, в тех морях это летняя пора, — а сейчас уже десятое марта.
— Положим, но…
— Лоран вполне предвидел задержки и трудности предстоящего ему плавания, когда назначал десятое марта датой вербовки, если мы не получим от него предварительно известий, а вам известно, господин губернатор, что отсутствие вестей — уже прекрасная весть для нас. Если бы Лоран потерпел неудачу, он уже давно вернулся бы сюда.
— Мне тоже так кажется, — подтвердил Медвежонок, — я вполне убежден, что Лорану удался его план, он человек необыкновенный, его самые безумные, казалось бы, предприятия, в сущности, обдуманы с величайшей тщательностью, он никогда ничего не упускает из виду и почти не оставляет места случайностям.
— Знаю, все это знаю, но знаю также и то, что из всех предпринятых вами экспедиций эта — самая безумная, просто можно сказать сумасшедшая! Такая отчаянная смелость наводит на меня ужас, хотя испугать меня, сознайтесь, господа, совсем не легко.
— Мы ценим вашу храбрость по достоинству, — ответил Польтэ, — но вы забываете, что мы Береговые братья, то есть люди, для которых невозможного не существует; опасность для нас — приманка, а экспедиция тем привлекательнее, чем менее одолимы кажутся трудности, которые надо преодолеть.
— Согласен; я умолкаю, ведь я сам разрешил вам эту смелую попытку, не брать же теперь свое согласие назад.
— И поздно было бы, — вмешался Питриан, — вам должно быть известно, что я три дня назад вернулся с Ямайки.
— Нет, не знал. Что же, успешно вы съездили?
— Вполне! При мне обязательство, подписанное Морганом, в силу которого он соглашается участвовать в экспедиции на равных правах в дележе добычи, принимает звание вице-адмирала под непосредственной командой Монбара и изъявляет готовность подписать договор, как скоро станет на рейде со своей эскадрой в Пор-де-Пе.
— Сколько у него будет судов?
— Семь: пять корветов, один фрегат и посыльное судно, а на них девятьсот человек экипажа, за каждого из которых он ручается, как за самого себя.
— Видите, господин губернатор, — сказал Медвежонок, — наши силы уже обозначаются красивыми цифрами.
— Не спорю, и все же на каждого из нас приходится добрый десяток противников.
— Плюгавых испанцев? Велика беда! — презрительно возразил Польтэ.
— К тому же, — прибавил Питриан, — поскольку я не знал, какие решения могли принять на совете после меня, то предупредил Моргана, что флот, вероятно, разделится на три эскадры, и потребуется два вице-адмирала.
— Хорошо сделал, брат! — весело вскричал Монбар. — И что же он сказал на это?
— Ровно ничего; нашел это вполне естественным.
— Славно распорядился, малый! Ты далеко пойдешь.
— Если меня не повесят, — возразил Питриан, смеясь, — мать мне предсказывала это смолоду. Спасибо, Монбар, на добром слове.
Авантюристы засмеялись над этой выходкой Питриана, но так как набралось уже много посетителей разного сорта, они сочли благоразумным переменить разговор и завести речь о посторонних предметах.
В этот утренний час обыватели, слуги, ремесленники и всякого рода люд, перед тем как открыть свои лавочки или приняться за дневной труд, приходили один за другим выпить рюмочку, поболтать о делах колонии или посплетничать о соседях, и каждый, проходя мимо стола, у которого сидели известные всем шестеро авантюристов, снимал шляпу и кланялся с оттенком уважения и дружелюбия, которые свидетельствовали о том, как высоко ценили этих скромных героев. Впрочем, им по большей части и были обязаны колонисты своим благоденствием.
Авантюристы и сам д'Ожерон отвечали на поклоны несколькими дружескими словами, улыбкой или рукопожатием.
Вскоре явился трактирщик с докладом, что завтрак подан, и повел их в одну из комнат верхнего этажа, где у отворенной на балкон двери с видом на море стоял накрытый стол, весь уставленный вкусными кушаньями и разнообразными бутылками.
— Сядем, господа, — весело сказал д'Ожерон, — сегодня, с вашего позволения, я хозяин. Надеюсь, вы окажете честь предлагаемому мной скромному завтраку.
— С удовольствием и признательностью, господин д'Ожерон, — ответил Монбар от имени всех.
Все уселись за стол и проворно принялись за завтрак, как обычно удовлетворяют свои физические потребности люди деятельные.
Звенели стаканы, и бутылки опорожнялись с такой быстротой, что весело было смотреть.
Только Медвежонок, по своему обыкновению, пил одну воду, что не мешало ему быть веселым и со своими четвероногими друзьями, скромно улегшимися у его ног, делиться по-братски всеми угощениями, которые поочередно перебывали на его тарелке.
Авантюристы до того привыкли видеть Медвежонка неразлучным с его собаками и кабанами, что предоставили ему полную свободу, совершенно не обращая на него внимания. С его стороны все это казалось им очень естественным, тем более что его вообще любили и уважали — известно было, сколько он выстрадал и с каким мужеством вынес горькие испытания — и, разумеется, остереглись бы чем-нибудь нанести ему неприятность. Причуды знаменитого авантюриста уважались не только всеми присутствующими, но и всеми Береговыми братьями.
Сидя за столом, флибустьеры могли наблюдать восхитительный вид: прямо напротив окна был порт, вдали раскинулось море, сливаясь на горизонте с небосклоном, направо черной точкой виднелся Акулий Утес, знаменитый в истории флибустьерства, налево тянулись гористые, поросшие лесом берега Черепашьего острова, колыбели грозного Берегового Братства.
